Он уселся на скамью в противоположном конце залы и, безмолвный, неподвижный, остался сидеть до полуночи.
Меж тем старейшины и священники коротали время тихо переговариваясь. Иногда то один, то другой украдкой бросал взгляд на Иуду, но обнаруживал его на том же месте, онемевшего и похожего на изваяние.
В полночь вошел декурион, возглавлявший отряд из двадцати лучников, и объявил, что его люди готовы.
Тут Каиафа громким голосом велел ему во всем повиноваться Иуде, но тихо добавил:
— Не спускайте глаз с этого человека и не доверяйте ему!
Иуда повернул голову в сторону первосвященника, перехватив брошенный на него взгляд и, быть может, услышал что-то из сказанного, но сделал вид, что ничего странного не увидел и не услышал.
— Пошли, — сказал он и вышел первым.
Пока Иуда во главе двадцати воинов приближался к воротам Источника, истекал третий час искушения Спасителя.
Иаков, Петр и Иоанн, как мы уже упомянули, расстались с учителем у входа в Масличный сад и провожали его взглядом, пока его не скрыла бледная сверкающая листва деревьев Минервы, как называли оливы. Ученики уселись и накрыли головы плащами, подобно всем восточным людям, привыкшим так спать или молиться, и, сломленные усталостью и грустью, задремали.
Иоанн проснулся первый, поскольку его тронули за плечо. Он сбросил с головы плащ, поднял глаза, и тут из его груди вырвался крик, разбудивший остальных двоих.
Луна, пробивавшаяся сквозь море клочковатых облаков, отбрасывала тусклый свет, достаточный, однако, чтобы различать предметы.
Около апостолов стоял Иисус. Но Иоанн узнал учителя не глазами, а сердцем, ибо тот был почти неузнаваем.
Мягкое, спокойное лицо Христа было сведено страданием, смертельно бледно и залито кровавым потом, от которого борода склеилась, а всклокоченные волосы на голове стояли дыбом. Он не снял руки с Иоаннова плеча, но уже не для того, чтобы пробудить его, а просто для опоры, так как едва держался на ногах.
— Учитель! — вскричал Иоанн, обеими руками поддерживая Иисуса. — Что с тобой случилось?
— Вставайте и пойдем, — молвил тот, — ибо настал предсказанный мною час, когда мне предстоит отдаться в руки мучителей.
Петр и Иаков вскочили.
— Учитель, — взмолился Петр, — позволь мне позвать остальных учеников! Мы все одиннадцать преданы тебе по гроб жизни, мы можем сопротивляться, защищаться! Что до меня… — и апостол приподнял край плаща, под которым висел короткий меч, — за мной — смерть первого, кто осмелится поднять на тебя руку!
— Нет, Петр, — печально сказал Иисус. — Не делай этого: все, что произойдет, предрешено моим Отцом и мною… Пока вы спали, я корчился в предсмертных муках и не раз силы почти покидали меня… Посмотрите, как я слаб, бледен, взгляните на мои волосы: они слиплись от кровавого пота. Да, борьба была долгой, а враг цепок и безжалостен. Но с помощью Отца моего (Иисус обратил к небесам взор, полный благодарности) схватка окончилась победой! Пусть теперь придут пытки, мучения, смерть — я готов… Так пойдемте же.
И он сделал несколько шагов в сторону Гефсимании.
Петр ничего не ответил, но, встав вместе с Иаковом за его спиной, проверил, свободно ли клинок выходит из ножен.
Тропинка была так узка, что два человека едва могли идти рядом. Впереди, как уже было сказано, шел Иисус. Он продвигался медленно, опираясь на плечо Иоанна. Петр и Иаков замыкали это шествие.
Так они добрались до Гефсимании. Пока Петр с Иаковом будили остальных апостолов, Иисус, отведя Иоанна в сторону, тихо попросил:
— Когда меня уведут стражники, беги к Золотым воротам и найди мою мать. После моего ухода она осталась с благочестивыми женами у Марии, матери Марка. Оттуда, по особой милости Божией, ей было видно все, что со мной происходит, и слышно все, что я говорил и что было сказано мне. Она знает, что меня схватят, и спешит с Марфой и Магдалиной, чтобы повидаться со мною на пути в город… Она будет слаба и одинока… Иоанн, если я люблю тебя как брата, то она привязалась к тебе как к сыну. Ты пойдешь к матери моей и поддержишь ее!
— О учитель! — воскликнул Иоанн. — Неужели нет средства избежать этой страшной участи? Ведь от одной мысли о ней у тебя кровавый пот выступил на челе.
Говоря это, он смочил в ручье край плаща и омыл лицо Христа с такой же нежной заботливостью, с какой мать ухаживает за малым ребенком.
— Этот пот, что ты стираешь с моего лица, к счастью, никто не сотрет с лица земли, — медленно проговорил Иисус. — Он пролился не из-за того, что ожидает меня, а за всех людей. Вот почему, возлюбленный брат мой, я не только не попытаюсь бежать, но, напротив, отправлюсь навстречу смерти.
И, положив руку на плечо Иоанна, он продолжал:
— Ну вот, видишь дрожащий свет вон там, у ворот Источника? Это факелы тех, кто идет за мной. Они уверены, что схватят меня, и четверо отошли к Кедрону за двумя балками, перекинутыми как мостки: из них они сделают мне крест.
Иоанн разрыдался. Теперь уже он так ослабел, что не мог устоять на ногах и Иисус был вынужден поддержать его.
— Ничего, — прошептал Спаситель. — Чтобы ты придал силы другим, я сейчас приободрю тебя.
И он провел пальцем по векам зашатавшегося от слабости апостола.
Тот открыл глаза и с радостным возгласом воздел руки к небу.
Небеса растворились перед ним, и он увидел то, что до него не было дано лицезреть ни одному смертному: Бог в бесконечном могуществе и славе восседал на своем престоле, над челом его порхал Дух Святой, по правую руку стоял Христос, благословляющий спасенный им мир, по левую — Дева Мария, освобожденная от страданий и расцветшая для вечного блаженства.
Ослепленный сиянием, Иоанн вынужден был зажмурить глаза, а когда вновь открыл их, видение исчезло. Но в его душе оно не померкло.
Он пал к ногам Иисуса.
— О сын Предвечного! — вскричал он. — Будь благословен открывший мне тайны небесные, мне, который лишь дуновение Духа созидающего, лишь капля росы в океане бесконечности! Ты сделал меня одним из солнц, встающих в голубизне небесного эфира и освещающих малые атомы, называемые мирами. Ты счел меня достойным того, чтобы делиться со мной своими помыслами, хотя я был готов следовать твоим указаниям, не вникая в их смысл! Будь благословен, подаривший мне райское видение, хотя бы на миг приблизившее меня к Несотворенному! И дети Адама познают такое же счастье, что теперь затопило меня целиком! Они узрят это, когда ты отнимешь у смерти ее огненный меч, когда истекут сроки времен и жизни этого мира, когда начнется вечность!..
Иоанн на мгновение замер, полностью уйдя в себя, в созерцание счастливой жизни, — он, кому через шестьдесят лет на острове Патмос Иисус ниспошлет видение смерти.
А лучники, ведомые Иудой, тем временем приближались. У ворот Источника Иуда хотел было осуществить первоначальный замысел и отделиться от стражников, чтобы незаметно замешаться среди остальных апостолов. Но декурион, не забывший предписание Каиафы, придержал его за плечо:
— Не торопись, приятель! Ты в наших руках. Теперь не вырвешься, пока не выдашь нам галилеянина.
Иуда подавил новое разочарование и, осаженный декурионом, продолжал идти в рядах лучников.
Шагах в ста от Гефсимании он попробовал настоять на своем, но столь же безуспешно. Недоверие декуриона по мере приближения к цели лишь возрастало, усиливаемое ночной тьмой и безлюдьем. Он даже схватил край одежды Иуды, так что могло бы показаться, будто не Иуда вел их к Иисусу, а они тащили предателя на свидание с его жертвой.
Невдалеке от первых домов Гефсимании воины заметили кучку людей.
