Дойдя до этого места песни, девушка, полностью погруженная в свои мысли, не услышала, как открылась дверь во внутренний дворик, и не увидела, как вошел, вернее, замер на пороге этой двери молодой человек лет двадцати девяти-тридцати в костюме крестьянина из Вестфалии.
Хотя мы и сказали «в костюме крестьянина», но, разглядев поближе этого молодого человека, в нем можно было распознать, несмотря на усилия скрыть это, некую военную выправку, говорившую о том, что при его гибкой фигуре и уверенной осанке ему больше подошел бы мундир офицера.
Что же касается его лица, то оно было красивым и одновременно мужественным: темно-голубые живые глаза, светло-русые волосы, прекрасные зубы.
Девушка не заметила его появления и продолжала петь:
Чем дальше она пела, тем больше голос ее становился таким грустным, почти скорбным, что молодой человек, не имея мужества дослушать оставшиеся три или четыре куплета, быстро направился к ней и окликнул:
— Лизхен!
Девушка вздрогнула, обернулась и, различив молодого человека в наступившей полутьме (она не зажигала медную лампу в три рожка, стоявшую на дубовом сундуке), произнесла почти испуганным голосом:
— Это вы?
— Да. Что это за тоскливую, печальную песню вы там поете?
— А вы ее не знаете?
— Нет, — ответил молодой человек.
— Сразу видно, что вы француз!
— По чему видно? По тому, как я говорю по-немецки? Вы меня немного пугаете, Лизхен, говоря так.
— О нет! Вы говорите по-немецки, как саксонец. Видно, что вы француз, потому что у нас, немцев, эта песня очень известна, и от Рейна до Дуная, от Кёльна до Вены нет ни одной девушки, которая не пела бы ее; это «Маргарита за прялкой» нашего великого поэта Гёте.
— Да, я ее знаю, — сказал молодой человек с улыбкой. — Вот вам доказательство.
И на самом чистом саксонском диалекте — том, каким говорила девушка, он повторил четыре первых стиха этой печальной песни.
— Так что вы мне говорили?
— О Боже мой, я говорил вам: «Говорите, Лизхен! Звук вашего голоса радует меня!», как я сказал бы птичке: «Пой, птичка, я люблю слушать твое пение!»
— Что ж, вот я говорю.
— Да, но теперь моя очередь говорить.
Он подошел к девушке и, протянув ей руку, сказал:
— Прощайте!
— Как прощайте? — воскликнула она.
— Лизхен, мне надо уехать, покинуть Вольфах, я должен уехать еще дальше, в глубь Германии.
— Вам грозит какая-нибудь новая опасность?
— Опасность, грозящая изгнаннику, — быть арестованным; опасность, грозящая приговоренному к смерти, — быть расстрелянным.
Затем с видом человека, привыкшего к любым опасностям, пусть даже и таким, он добавил:
— Вот и все.
— О мой Бог! — воскликнула девушка, сложив руки перед собой. — Я не могу себе этого представить.
— И однако это было первым словом, что я сказал вам три дня назад на этом самом месте, войдя через эту же дверь; случай — нет, я ошибаюсь, Лизхен, — само Провидение открыло передо мной эту дверь, я вам сказал тогда: «Я голоден, меня мучит жажда, я изгнанник».
— Но позавчера разве вы не сказали мне также, что нашли надежное убежище?
— Лизхен, покидая вас, я должен сделать вам одно признание: это убежище — ваш дом.
Девушка с ужасом посмотрела на молодого человека.
— Наш дом? — воскликнула она. — Вы спрятались в доме моего отца без его разрешения?
— Успокойтесь, Лизхен, — сказал молодой человек. — Я покину этот дом. Но дайте мне прежде сказать вам, как я в него вошел и кого вы приняли.
Девушка отодвинула прялку ногой, опустила руки на колени и посмотрела на изгнанника дружеским и в то же время обеспокоенным взглядом.
— Я был на острове Эльба вместе с Наполеоном. Он послал меня подготовить свое возвращение, и я вступил в связь с полковником Лабедуайером и маршалом Неем. Оба они были расстреляны; я был осужден так же, как и они, но оказался удачливее и, вовремя предупрежденный о том, что меня собираются арестовать, бежал в Страсбург, на свою родину, где и прятался в течение месяца у одного друга. Четыре дня тому назад мне стало известно, что мое укрытие обнаружено; тогда я спрыгнул с крепостных валов, вплавь пересек Рейн и очутился в Великом герцогстве Баденском. Прошагав целый день окольными дорогами, знакомыми мне с детства, я добрался до Вольфаха. Моим намерением было пробраться в глубь Германии, где мне надо выполнить одну священную миссию; но я встретил вас, Лизхен, — что вы хотите, ведь человек не всегда хозяин своей судьбы — и, рискуя тем, что со мной может случиться недоброе, я остался.
— Я думала, что вы ушли. Встретив вас на следующий день, я была счастлива этому и не спросила, почему вы остались.
