— Вы, случайно, не считаете, что я ревную вашего брата? — перебила Мадам с высокомерием, которое она порой на себя напускала.
— Почему бы и нет, сударыня? — отвечала я почти в том же духе. — Ревновали же вы Бекингема!
— Я никогда ничего не принимала от кого бы то ни было, не давая что-либо взамен.
Мадам хорошо меня знала и потому больше ничего не сказала. Мы молча прогуливались еще с четверть часа. Наконец, принцесса нарушила тишину:
— Герцогиня, вы на меня не сердитесь?
— Сударыня…
— Послушайте, дело в том, что ваш брат меня раздражает своими бесконечными речами, обращенными к этой маленькой дурочке. Она смотрит на него распахнутыми от удивления глазами и ничего ему не отвечает. Как он может находиться рядом с ней? Какое удовольствие он в этом находит? По-дружески посоветуйте ему оставить ее в покое.
— Я непременно это сделаю.
Во время часовой беседы я узнала Мадам лучше, чем за все минувшие годы нашей дружбы. Я дала себе слово рассказать все брату и направить его по верному пути. В принцессе было больше гордости, нежели любви, больше кокетства, нежели увлечения. Она хотела единоличной власти; сопротивление и соперничество возбуждали ее и придавали тому, что ей не желали давать, больше ценности в ее глазах. Малышку Лавальер следовало использовать для того, чтобы завоевать Мадам; Гиш должен был это понимать, либо он был глупцом.
— Итак, герцогиня, подведем итог: что вы мне посоветуете? Останется ли король со мной? Если я смирюсь с графиней Суасонской, единственной возможной соперницей, смогу ли я наверняка убрать ее со своего пути?
— Если ваше королевское высочество любит его величество только как деверя…
— Нет, нет!
— Стало быть, как любовника?
— Ничуть не бывало.
— Как же тогда?
— Я уже вам сказала: это месть.
— Она вам нравится?
— Ах, еще бы она мне не нравилась!
— Что ж, в таком случае растяните ее как можно дольше. Я могу дать вам лишь этот совет.
— Я так и сделаю. Что касается графа…
— Сударыня, мой брат узнает правду, и я надеюсь, что у него хватит духу ее услышать.
— Полно, полно, дорогая моя, он быстро утешится.
— Я приложу все силы, сударыня.
— Нам пора возвращаться, — произнесла принцесса с досадой, — я устала и хочу спать. Давайте выберем самый короткий путь.
— Как будет угодно Мадам.
Она снова приняла обиженный вид. Мне хотелось рассмеяться, и я думала про себя, насколько король изменил бы к г-же Генриетте свое отношение, если бы услышал ее слова. Мое мнение таково: король нравился принцессе, хотя она в этом не признавалась; я до сих пор полагаю, что он ухаживал за ней, но не испытывал к ней страстного чувства. Он считал свою невестку такой, какой она была на самом деле: самой пленительной из окружавших его женщин, но сердце короля отнюдь ей не принадлежало. Словом, и он и она были чрезвычайно милы и от природы наделены кокетством; они виделись ежедневно посреди увеселений и забав, и всем показалось, что они испытывают друг к другу влечение, предшествующее большой любви. Ничего подобного не было, и лишь одна я об этом знала. Королева-мать была уверена в обратном и чахла от этого, сидя в своем кресле; Мадам никогда не боялась никого, кроме короля, и отчасти Месье, когда он препятствовал ее развлечениям.
Когда мы вернулись, было очень поздно. Мы встретили немало людей, но нас не узнали. Кто же ожидал увидеть нас здесь в такое время? Принцесса не сказала мне ни слова до тех пор, пока не настала пора расстаться. Мэри открыла дверь по условному сигналу. Я сделала Мадам реверанс и ушла; она окликнула меня.
— Не забудьте о своих обещаниях, сударыня, — сказала она с улыбкой.
— Ни за что не забуду.
— Хорошо, посмотрим. Приходите ко мне в два часа, мы пообедаем вдвоем. Месье уйдет к своей матери.
— Разве ваше королевское высочество не будет сопровождать его величество?
— Нет, — прошептала она мне на самое ухо, — я хочу проверить, сможет ли он обойтись без меня.
После этих слов Мадам быстро прошла к себе, а я вернулась в свою комнату. Дверь мне открыла Блондо; она была охвачена сильным волнением.
— Ах, сударыня! — вскричала девушка. — Я не знаю, что сейчас произойдет, но вас дожидается Месье.
— Месье! В такое время? Что ему нужно?
— Не знаю. Он в бешенстве.
— Почему?
— Потому что госпожи герцогини нет дома. Он утверждает, что у нее свидание с господином графом де Шарни.
— Хорошо, я с ним поговорю. Я хотела пройти, но она сказала:
— Это еще не все.
— Что еще стряслось?
— Господин герцог вернулся, он ждет вас в своей комнате.
— Мой муж видел его королевское высочество?
— Да, сударыня. Он сказал, что вы завтра же отправитесь в Монако.
— О! Это мы еще посмотрим! Проводи-ка меня к Месье. По крайней мере, в такую жару у него должны быть несколько флаконов со льдом.
Блондо посмотрела на меня с удивлением — мое самообладание было ей непонятно.
IV
Я застала Месье перед зеркалом: он надевал на голову гагатовую диадему, извлеченную из моих сундуков, в которых он всегда беззастенчиво рылся. Увидев меня за своей спиной, он нахмурился и спросил, не поворачивая головы:
— Откуда вы пришли, сударыня, в столь поздний час? Я сделала великолепный реверанс и осведомилась:
— Стало быть, мне следует исповедаться Месье во всех грехах?
— Вы хотите сказать, что это меня не касается. Вы ошибаетесь, сударыня, это меня касается. Старшая фрейлина Мадам должна находиться под особо пристальным наблюдением, не говоря уж о том, что в моем любопытстве, возможно, таится особый интерес, так что вам следует удовольствоваться этим объяснением.
— Месье восхитительно смотрится в этой диадеме, она идет ему так же, как мне. — Это не ответ! — вскричал принц, топая ногой.
— Я была с Мадам.
— С Мадам, и где же?
— В ее комнате.
— Стало быть, она сидела там взаперти?
— Да, сударь.
— Что же вы там делали?
— Мы беседовали.
— Ах! Вы беседовали! О чем же, скажите на милость? Раз уж вы так задушевно беседовали, вы сможете, я надеюсь, помочь мне разобраться в чувствах и поступках Мадам, о которых мне прожужжали все
