— Я сказал: лошадь против десяти пистолей! — повторил торговец, а потом тихонько шепнул Баньеру: — Черт возьми! Если и проиграете, потеря невелика.
На этот раз была очередь маркиза тасовать карты.
В этот последний раз у него оказалась точь-в-точь та же комбинация, что выпала Баньеру в самом начале игры.
Это было поразительно.
Такое постоянство в победах противника удивило нашего драгуна, и он, сам того не желая, начал мрачнеть.
У него даже не осталось, чем заплатить за постой и обед в гостинице.
Он сообщил об этом, смеясь. Хотя, сказать по правде, ему насилу удалось растянуть губы в усмешке.
Но маркиз, к немалому удивлению Баньера, вместо того чтобы поступить как подобало бы вельможе и предложить свои услуги, повернулся на каблуках и направился к выходу.
Что касается торговца, то он уже исчез.
Баньер был уничтожен. Мысль о том, что он сейчас утратил все средства догнать и вернуть Олимпию, исторгла из его груди тяжелый вздох, а из глаз — две крупные слезы.
Марион в это время направлялась к двери вслед за маркизом делла Торра.
Услышав вздох, она оглянулась и увидела две его крупные слезы.
По-видимому, она была тронута, ибо, подняв свой розовый пальчик к губам, глазами сделала Баньеру многообещающий знак.
Баньер понял, что это означало «Ждите!», а следовательно, «Надейтесь!» Он не слишком надеялся, но все же стал ждать.
Не прошло и двадцати минут, как Марион возникла в окне первого этажа, за стеклом, по которому она постучала кончиками своих розовых ноготков.
Баньер поспешно открыл окно.
— Сударь, — произнесла она, понизив голос, — вас обворовали.
И она торопливо убежала или, вернее, упорхнула, словно птичка, не дав Баньеру времени даже поцеловать эти красивые пальчики, так грациозно выбивавшие дробь на оконном стекле.
XLII. БАНЬЕР БЕРЕТ РЕВАНШ
На мгновение Баньер замер, онемевший и недвижимый. Он был просто ошеломлен тем, что сейчас узнал. Все в нем было уязвлено одним ударом: и любовь и самолюбие. Наконец, чуть погодя, дар речи возвратился к нему.
— Обворован! — пробормотал он, и дрожь пробежала по всему его телу. — Как?! Маркиз делла Торра, капитан полка в Абруцци… Как?! Этот почтенный торговец-миллионер… Они объединились, чтобы меня обокрасть? Непостижимо!
Размышления не заняли у него много времени. Они пронеслись в мозгу Баньера столь стремительно, что за это время Марион не успела еще дойти и до середины двора перед конюшнями, а между тем эта изящная маленькая женщина была легка на ногу.
Но и Баньер тоже был весьма проворен, особенно когда его гнала вперед какая-нибудь могучая страсть. Одним прыжком он очутился в зале, другим — выскочил во двор, а третьим нагнал ее и в том же порыве обхватил обеими руками.
Тут, ощутив хватку этих рук, это опаляющее дыхание, она побледнела и затрепетала, словно под властью чародея.
Помогла Ночь: эта мрачная богиня, дочь Хаоса, сестра Эреба, если подчас, как рассказывается в басне, и покровительствует ворам, то, следует признать, как ни скромны ее заслуги, ей случается иногда поспособствовать и честному человеку.
— Что вы хотели мне сказать, милая Марион? — тихонько зашептал Баньер на ушко молодой женщине. — Что вы подразумевали, говоря, что я был обворован?
— Что хотела сказать, то и сказала, а больше ничего.
— Меня обокрали?
— Ну да. Вы знаете, что такое грек?
— Грек? — повторил озадаченный Баньер. — Разумеется, я же учился в коллегиуме: это человек, который рожден в Греции.
— А вот и нет, мой дорогой господин.
— Тогда кто же это?
— Греками зовут таких оборотистых людей, которые пускают в ход свою ловкость, чтобы исправить непостоянство фортуны.
— То есть шулеров?
— Ну, шулеры — это очень грубо; греки — это звучит вежливее.
— Стало быть, торговец — это грек?
— Точнее не скажешь.
— Тогда и маркиз — грек? Он, ваш супруг, капитан…
— Э, сударь, никакой он не капитан, да и не супруг мне.
— Как бы там ни было, если он и не является ни тем ни этим, зато вы сущий ангел.
И чтобы доказать Марион, что его разум в согласии с его же речами, он одарил ее двумя сочными поцелуями, от которых сердце молодой женщины сильно забилось.
— Ну, еще одно слово, Марион, моя крошка. Как маркиз сумел меня… Я его называю маркизом, потому что надо же мне хоть как-нибудь его называть.
— Черт возьми, он вас обчистил, сговорившись с торговцем!
— Но все эти деньги и банковские билеты, которые они раскидывали передо мной, были все же настоящими?
— Деньги настоящие, это и есть основное достояние наших миллионеров-самозванцев. А билеты фальшивые, и вы бы это легко распознали, если бы присмотрелись получше.
На этом месте их беседы окно второго этажа растворилось и послышался колос капитана, кричавший:
— Маркиза Марион! Маркиза Марион! Ну же, извольте откликнуться! Да где вы там?
— Он зовет меня, слышите? — прошептала молодая женщина. — Зовет! О сударь, пустите, а то он убьет меня.
Она высвободилась, вернула Баньеру один из полученных поцелуев и скрылась в темноте.
Баньер остался в одиночестве посреди темного двора.
Теперь в его памяти всплыли все когда-либо слышанные рассказы о таких ловких фокусниках, что умели привести в порядок снятую колоду карт под носом своего противника так, что тот и не замечал этого. Ему вспомнилось, что во время всех только что сыгранных с мнимым маркизом партий он почти все время видел, ощущал, а хотелось бы думать, что и угадывал среди карт одну побольше прочих, так что раза два или три, машинально тасуя колоду, он старался затолкать ее туда поглубже, чтобы она не высовывалась.
Припомнил он также, что благородный маркиз, снимая, всегда оставлял эту карту снизу, чтобы она таким образом входила в прикуп тому, чей ход был первый.
«Марион права, — сказал он себе. — Теперь все понятно. Ну, Баньер, дружище, тебе надлежит теперь перехитрить этих господ. На одного их грека придутся полтора с твоей стороны».
И наш герой погрузился в раздумья, притом, если бы ночной мрак не поглотил все, можно было бы наблюдать, как его угрюмая физиономия постепенно светлела, озаряемая лучом того внутреннего света, который называют мыслью.
Минут через пять лицо Баньера выразило полнейшее умиротворение: он нашел выход.
«Теперь все понятно», — пробормотал он про себя.
Не теряя времени, он двинулся в сторону освещенного окна, служившего ему сигнальным фонарем, и вскоре уже входил в покои маркиза делла Торра, угощавшегося кофе в компании лжеторговца; то был двойной кофе, сопровождаемый более или менее существенными порциями наливки, приятной как по виду, так и по запаху.
Марион только что вошла, вся красная и запыхавшаяся, — бедное дитя!
