В Сен-Дени коннетабля и герцога Альбу ждал маршал Вьейвиль, генеральный суперинтендант, посланный королем проследить, чтобы испанцев принимали с подобающей щедростью.
Через два часа, прекрасным утром последнего воскресенья мая, испанский отряд, отдохнув и приведя себя в порядок, въехал в Париж. Это было великолепное зрелище — ведь в отряде, считая принцев, сеньоров, дворян, а также пажей и оруженосцев, было более пятисот всадников.
Господин де Вьейвиль проехал с испанцами через весь Париж — от заставы Сен-Дени до заставы Сержантов; затем, как и было приказано, он разместил герцога и самых знатных испанских сеньоров в Лувре, а простых дворян — на улице Сент-Оноре.
Поэтому, когда читался картель, на площади Лувра в толпе было почти столько же испанцев, сколько французов, и, едва чтение было кончено, приветственные крики прозвучали на обоих языках.
Если читатель, следивший за перемещением процессии с королевским воззванием от замка Турнель до Ратушной площади, оттуда к паперти собора Парижской Богоматери и далее к площади Лувра, соблаговолит вернуться с ней в замок Турнель, откуда она вышла два часа назад, то он сможет вместе с нами осмотреть место грандиозных работ, развернутых по приказу короля для подготовки состязаний, объявленных картелем, который мы сочли нужным привести целиком, сколь бы он ни был длинен, во-первых, как подлинный и весьма любопытный документ и образчик нравов той эпохи, когда французское рыцарство испускало свой последний вздох, а во-вторых, поскольку законы этих состязаний помогут нам лучше понять события, что развернутся перед нашими глазами.
Все ристалище — поле и окружающие его строения — занимало пустырь, простиравшийся от дворца Турнель до Бастилии; в длину оно имело двести шагов и в ширину — сто пятьдесят.
Наружная стена ристалища была построена из досок и обтянута тканью из тех, что идут на навесы, но в яркую полосу, белую и лазурную, — цветов герба Франции.
По длинным сторонам ристалища были воздвигнуты подмостки для зрителей — дворян и придворных дам.
Со стороны замка были расположены трое ворот, по форме схожие с тремя воротами триумфальной арки, причем средние были выше других.
Средние ворота выступали на двенадцать — пятнадцать футов на поле и служили входом и выходом из бастиона, где в течение всего турнира должны были оставаться четверо его зачинщиков, готовые ответить на любой вызов. Перед бастионом была установлена подвижная перекладина, которую оруженосцы открывали при крике: «Съезжайтесь!»
Имена четырех зачинщиков нам уже известны — это были: король Франции Генрих II;
герцог Феррары Альфонс д'Эсте;
Франсуа Лотарингский, герцог де Гиз;
Жак Савойский, герцог Немурский.
На четырех мачтах с вымпелами были вывешены щиты с гербами четырех именитых бойцов; нападающие подъезжали с другой стороны поля, где для них была устроена большая зала, чтобы там они могли облачаться в доспехи и снимать их, и должны были дотронуться древком копья до щита того из зачинщиков, с кем они желали сразиться; этим обозначалось, что они просят простого поединка турнирным оружием в честь дам.
С этой стороны, так же как и со стороны замка, находилась подвижная перекладина: открывая ее, пропускали коня и всадника.
Иногда, несмотря на все эти предосторожности, происходило то, что часто бывает в подобных случаях: проявлялась внезапно застарелая ненависть, когда какой-либо неизвестный рыцарь просил у короля разрешения не на поединок турнирным оружием, а на настоящий бой — не на жизнь, а на смерть; в этом случае, получив разрешение Генриха II, у которого недостало бы сил отказать ему в этом, он должен был дотронуться до щита своего противника не древком копья, а его острием.
Тогда вместо некоего подобия битвы завязывалось уже настоящее сражение; это была не игра — здесь противники рисковали жизнью.
Собственно ристалище, где и велись поединки, имело в ширину пятнадцать шагов, или сорок пять футов, что позволяло зачинщикам турнира и нападающим сражаться один на один, двое на двое и даже четверым против четверых.
Ристалище со всех сторон было окружено деревянной балюстрадой, высотой в три фута, обтянутой той же тканью, что и навес. На каждом конце ристалища открывалось по два барьера, что позволяло судьям выехать на поле, а нападающим — если кто-либо из них получит разрешение короля сразиться с судьей, а не с одним из названных зачинщиков — попасть с ристалища на просторную четырехугольную площадку, оставленную слева и справа для судей, чтобы дотронуться до щита того, кого он хотел вызвать, древком или острием копья.
Судей было столько же, сколько зачинщиков, то есть четверо.
Это были:
принц Савойский, Эммануил Филиберт;
коннетабль де Монморанси;
г-н де Буасси, главный конюший, обычно именовавшийся «господин Главный»;
и, наконец, г-н де Вьейвиль, великий камергер и маршал Франции.
Для каждого из них в одном из углов четырехугольной площадки был построен маленький бастион с водруженным на нем гербом.
Два из этих бастионов — герцога Савойского и коннетабля — примыкали к фасаду дворца Турнель.
Два других — г-на де Буасси и г-на Вьейвиля — находились у самой залы, возведенной для нападающих.
На верху бастиона для зачинщиков находился балкон для королевы, принцев и принцесс; он сплошь был затянут парчой, и на нем были поставлены подобие трона для королевы, кресла для принцев и принцесс и табуреты для придворных дам.
Все это было еще пусто, но король посещал ристалище каждый день, считая мгновения в ожидании, когда оно заполнится зачинщиками и нападающими, судьями и зрителями.
IX. НОВОСТИ ИЗ ШОТЛАНДИИ
Двадцатого июня в Париж въехала не менее роскошная кавалькада, чем кортеж герцога Альбы; она также прибыла из Брюсселя по той же дороге и через те же ворота.
Возглавлял ее герцог Эммануил Филиберт, будущий супруг мадам Маргариты Французской, герцогини Беррийской.
В Экуане всадники сделали остановку. Герцог и его паж вошли в какой-то дом, где их, по-видимому, ждали, потому что дверь перед ними отворилась.
Дом стоял за чертой города, шагах в ста от проезжей дороги, и весь был укрыт зеленью.
Сопровождающие ничуть не обеспокоились отсутствием принца; они расположились по другую сторону дороги и стали ждать.
Через два часа принц появился один; по его грустной улыбке было видно, что он сейчас принес большую жертву.
Кто-то из сопровождающих тихо заметил, что пажа, с которым он никогда не расставался, при нем не было.
— Итак, господа, — промолвил Эммануил, — нас ждут в Париже. Вперед! Потом он обернулся назад, будто просил у того, кого он оставил, последней поддержки, чтобы выполнить мучительный долг, и, пустив лошадь в галоп, занял свое место во главе эскорта, растянувшегося по парижской дороге.
В Сен-Дени Эммануил Филиберт встретил своего бывшего пленника — коннетабля, явившегося к нему от имени короля, как до того он явился к герцогу Альбе, чтобы оказать жениху честь и принести ему поздравления.
Эммануил Филиберт принял поздравления учтиво, но лицо его было печально и серьезно. Чувствовалось, что он едет в Париж, оставив свое сердце где-то в пути.
Между Парижем и Сен-Дени Эммануил Филиберт увидел, что им навстречу движется многочисленный отряд: очевидно, это был предназначенный ему кортеж, и герцог выслал вперед капитана своей гвардии Робера де Ровера.
Отряд состоял из двухсот савойских и пьемонтских дворян, одетых в черный бархат с золотыми цепями
