— Мой славный Моке! На кого же мы будем охотиться?
— На волка, господин Александр.
— Вот оно что! В самом деле?
— Сегодня ночью он унес барашка у господина Детурнеля, и я преследовал его до самого леса Тиле.
— И что же?
— Этой ночью я наверняка увижу его, спугну, и завтра утром мы займемся им.
— Какое счастье!
— Только вот надо получить разрешение…
— У кого, Моке?
— У генеральши.
— Ну, так пойдем к ней, Моке! Моя мать смотрела на нас из окна.
Она подозревала, что готовится заговор. Мы вернулись в дом.
— Моке, ты поступаешь неразумно, — сказала моя мать.
— А что я такого делаю, госпожа генеральша? — спросил Моке.
— Ты его сбиваешь с толку, он и так думает только об этой проклятой охоте!
— Но, госпожа генеральша, это как у породистой собаки: его отец был охотником, сам он охотник, его сын будет охотиться — вы должны примириться с этим.
— А если с ним случится беда?
— Когда рядом Моке? Помилуйте, я отвечаю за господина Александра как за себя самого! Чтобы с сыном моего генерала что-нибудь случилось? Да никогда этого не будет, никогда в жизни!
Моя бедная матушка покачала головой. Я повис у нее на шее.
— Мамочка, — сказал я ей, — ну, прошу тебя!
— Но ты сам зарядишь его ружье, Моке?
— Будьте уверены! Шестьдесят зернышек пороху, ни
одним больше, ни одним меньше, и пуля из тех, что по двадцать на фунт.
— Ты от него не отойдешь?
— Не дальше, чем его собственная тень.
— Он будет рядом с тобой?
— Я его поставлю между колен.
— Моке! Я его доверяю тебе одному.
— Вы получите его целым и невредимым. Ну, господин Александр, собирайте свои пожитки, и пойдем: генеральша разрешает.
— Как! Ты его уведешь прямо сейчас, Моке?
— Конечно! Завтра будет слишком поздно: на волка охотятся рано утром.
— Ты что, хочешь с ним охотиться на волка?
— Вы боитесь, что волк его съест?
— Моке! Моке!
— Да я же сказал вам, что присмотрю за ним.
— А где будет ночевать мой бедный мальчик?
— У папаши Моке, разумеется! Я положу на пол мягкий тюфяк, постелю простыни — такие же белые, какими Господь укрыл землю, — и дам ему два теплых одеяла; не бойтесь, он не простудится.
— Ну, мама, не беспокойся. Пойдем, Моке, я готов.
— И ты даже не поцелуешь меня, негодник?
— Конечно, да, мамочка, и не один раз!
И я изо всех сил сжал ее в объятиях, едва не задушив.
— Когда ты вернешься?
— Не волнуйтесь, если его не будет дома до завтрашнего вечера.
— Почему? Ты же сказал, что охота будет утром!
— Утром — это на волка; но, если нам не повезет, должен же мальчик подстрелить одну или пару диких уток в болотах Валлю.
— Ну вот, ты его утопишь!
— Черт возьми! — воскликнул Моке. — Если бы я не имел чести разговаривать с женой моего генерала, я бы сказал вам…
— Что, Моке? Что бы ты сказал?
— Что вы хотите сделать из вашего сына мокрую курицу. Но, если бы матушка генерала ходила за ним по пятам, как вы за этим мальчиком, он никогда не переплыл бы море и не оказался бы во Франции.
— Ты прав, Моке, бери его с собой: я совсем потеряла разум.
И матушка отвернулась, чтобы стереть слезу. Слеза матери — алмаз сердца, более драгоценный, чем жемчуг Офира.
Я видел, как она скатилась.
Я подошел к бедняжке и шепнул ей на ухо:
— Если хочешь, мама, я останусь.
— Нет, иди, иди, мой мальчик, — сказала она. — Моке прав: должен же ты когда-нибудь стать мужчиной.
Я снова поцеловал ее и пошел догонять Моке. Пройдя сотню шагов, я обернулся. Матушка вышла на середину улицы, чтобы дольше видеть меня.
Теперь я смахнул слезу.
— Что это, вы тоже плачете, господин Александр? — спросил Моке.
— Ничего, Моке, это от холода.
Господь, подаривший мне эту слезу, не правда ли, ты прекрасно знаешь, что я плакал не от холода?
Уже совсем стемнело, когда мы добрались до дома Моке.
Мы поужинали яичницей с салом и рагу из кролика.
Затем Моке постелил мне. Он сдержал слово, данное моей матери: у меня был мягкий тюфяк, две белые простыни и два очень теплых одеяла.
— Ну вот, — сказал мне Моке, — забирайтесь в постель и спите; может быть, завтра придется выходить в четыре часа утра.
— Когда скажешь, Моке.
— Да, да, вечером вы ранняя пташка, а завтра утром мне придется облить вас холодной водой, чтобы поднять с постели.
— Согласен, Моке, если не встану с первого раза.
— Что ж, посмотрим.
— Тебе очень хочется спать, Моке?
— А что, по-вашему, я должен делать в это время?
— По-моему, ты мог бы рассказать одну из тех историй, какими развлекал меня, когда я был маленьким.
— А кто меня разбудит в два часа ночи, если я до полуночи стану вам сказки рассказывать? Господин кюре?
— Ты прав, Моке.
— Вот и хорошо! Я разделся и лег.
Моке бросился на свою постель не раздеваясь. Через пять минут он уже громко храпел.
Я же больше двух часов ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть.
Сколько бессонных ночей провел я в своей жизни перед началом охоты!
Наконец к полуночи усталость взяла свое.
В четыре часа я проснулся от резкого холода и открыл глаза.
Моке стащил с меня одеяло и стоял надо мной, обеими руками опираясь на ружье, с трубкой в зубах.
При каждой затяжке огонек трубки освещал его довольное лицо.
