— Правда, колдунья?
— Крестом клянусь!
— О, клянусь головой Господней! Хорошие новости!.. Как ты думаешь, это случится скоро?
— Через несколько лет.
— Черт! Мне бы больше пришлось по душе, если бы это случилось поскорее, например через несколько дней.
— Я могу лишь сообщать результат, а не ускорять ход событий.
— И мне это будет стоить больших трудов и боли?
— Нет; зато много боли будет причинено другим.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Хочу сказать, что вы честолюбивы, капитан.
— А! Клянусь крестом Господним! Это правда, цыганка.
— Так вот, чтобы достигнуть цели, для вас все пути окажутся хороши.
— Верно; укажи теперь, по какому из них мне надо следовать, и ты увидишь, что я не остановлюсь ни перед чем.
— О! Путь вы изберете сами, каким бы ужасным он ни был.
— И кем же я стану, если последую по этому ужасному пути?
— Вы станете убийцей, капитан.
— Клянусь кровью Христовой! — воскликнул гасконец. — Да ты просто старая потаскуха, и тебе следует предсказывать судьбу только тем, кто достаточно глуп, чтобы поверить твоим гаданиям.
И, бросив на нее возмущенный взгляд, он проследовал на место, бормоча себе под нос:
— Убийца! Убийца! Так, значит, я убийца? Учти, колдунья, что такое делают только за очень большую сумму!
— Жак, — вдруг проговорила мадемуазель де Сент-Андре (она внимательно следила за действиями капитана, напряженно прислушивалась к разговору со всем любопытством четырнадцати лет и потому не упустила ни единого слова из диалога между колдуньей и гасконцем), — Жак, поинтересуйтесь-ка теперь вашей судьбой, ведь настал ваш черед: меня это очень позабавит.
Молодой человек, к кому уже дважды обратились, назвав его этим именем, был не кто иной, как паж; он встал, не сделав ни единого замечания и, выражая всем своим поведением и быстротой отклика совершенное послушание, направился к колдунье.
— Вот моя рука, старая, — проговорил он, — не угодно ли вам будет погадать мне, как только что вы это сделали капитану?
— Охотно, прекрасное дитя, — заявила она.
И, взяв поданную ей молодым человеком руку, белую, как у женщины, она покачала головой.
— Что ж, старая, — спросил паж, — вы не видите по ней ничего хорошего, не так ли?
— Вы будете несчастны.
— Ах, бедный Жак! — произнесла наполовину шутливо, наполовину сочувственно юная девица, подстрекавшая его к этому гаданию.
Молодой человек меланхолично улыбнулся и одними губами проговорил:
— Я не буду несчастен, я уже несчастен.
— Всем вашим невзгодам причиной будет любовь, — продолжала старуха.
— Но, по крайней мере, я умру молодым? — вновь спросил паж.
— Увы, да, бедное мое дитя: в двадцать четыре года.
— Тем лучше!
— Как это, Жак, тем лучше?.. Что вы такое говорите?
— Раз уж я буду несчастен, так зачем жить? — отвечал молодой человек. — Но я умру хотя бы на поле боя?
— Нет.
— В собственной постели?
— Нет.
— В результате несчастного случая?
— Нет.
— Как же я тогда умру, старая?
— Я не в состоянии вам точно сказать, как именно вы умрете, зато я могу вас сказать, по какой причине вы умрете.
— И что же это за причина? Старуха понизила голос.
— Вы станете убийцей! — заявила она.
Молодой человек побелел, словно предсказанное событие уже наступило. Он опустил голову и, возвратившись на место, сказал:
— Спасибо, старая: чему быть, того не миновать.
— Ну, — спросил капитан у пажа, — что вам наговорила эта проклятая старая карга, мой юный франт?
— Ничего, что стоило бы повторить, капитан, — ответил паж.
Тут капитан обратился к дворянину из Ангумуа:
— Что ж, мой храбрец, не одолевает ли вас любопытство попробовать что-нибудь о себе узнать? Все равно, правильное будет предсказание или ложное, хорошее или плохое, вы через миг о нем забудете.
— Прошу прощения, — ответил дворянин, казалось вдруг вышедший из забытья, — а я как раз намеревался спросить у этой женщины о чем-то в высшей степени важном.
И, поднявшись, он направился прямо к колдунье с такой четкостью движений, какая выдавала в нем целеустремленность и могучую силу воли.
— Волшебница, — произнес он печальным голосом, подав ей жилистую руку, — удастся ли мне то, что я желаю предпринять?
Колдунья взяла поданную руку, однако, подержав ее всего одно мгновение, с ужасом выпустила.
— О да! — проговорила она. — Вам все удастся, на вашу беду!
— Но удастся?
— Зато какой ценой, Господи Иисусе!
— Ценой смерти моего врага, верно?
— Да.
— Тогда какая разница?
И дворянин вернулся на место, бросив на герцога де Гиза взгляд, полный непередаваемой ненависти.
— Странно! Странно! Странно! — бормотала старуха. — Все трое — убийцы! И она с ужасом посмотрела на группу, состоящую из капитана-гасконца, дворянина из Ангумуа и юного пажа. За этим сеансом хиромантии внимательно следили знатные посетители, сидевшие в другой половине зала. Следили глазами, ибо, не имея возможности все слышать, они зато имели возможность все видеть.
Как бы мало ни верили мы в колдовство, всегда любопытно обратиться с вопросом к таинственной науке, именуемой магией, либо для того чтобы тебе предсказали тысячу радостей, и ты бы отдал этой науке дань уважения, либо для того чтобы тебе предсказали тысячу несчастий, и ты бы обвинил ее в обмане. Без сомнения, именно это обстоятельство подтолкнуло маршала де Сент-Андре задать вопросы старухе.
— Не слишком-то я верю во все эти штучки, — начал он, — но в детстве, должен признаться, одна цыганка предсказала мне, что со мной случится до моих пятидесяти лет; теперь мне пятьдесят пять, и я не огорчусь, если другая мне предскажет, что со мной будет происходить вплоть до самой смерти… Так подойди же сюда, дочь Вельзевула, — добавил он, обращаясь к старухе.
Колдунья встала и подошла ко второй группе.
— Вот моя рука, — сказал маршал, — смотри, говори, причем громко, что же ты можешь сказать мне хорошего?
— Ничего, господин маршал.
— Ничего? Дьявол! Ну, да ладно, невелико дело. А плохого?
— Не задавайте мне вопросов, господин маршал.
