уверенный, что дешево отделается. Спокойная самоуверенность не покидала его до тех пор, пока караульный воин не доложил, что к замку приближается огромный и блестящий отряд рыцарей. Поднявшись на башню, Финар узнал в приближавшемся кортеже свиту короля Французского во главе с самим монархом. Приказав открыть ворота и опустить подъемные мосты, принц с обнаженной головой, без оружия, вместе со всем своим войском вышел навстречу своему повелителю. По правую руку короля, на великолепнейшем, богато разукрашенном коне, покрытом бархатной с золотой бахромой попоной, ехал Лидерик, по левую — почтенный епископ Нуайонский, без которого Дагобер не мог обойтись ни минуты.
Бросив на Лидерика быстрый, но внимательный взгляд и убедившись, что он действительно молод, принц Финар пригласил весь отряд всадников к себе в замок, но получил решительный отказ короля, громогласно заявившего, что тяготеющее над ним обвинение в убийстве и предательстве не дает ему права приглашать к себе короля до тех пор, пока обвинение это не будет смыто кровью. Тогда Финар повторил вымысел, что смерть Сальвара произошла в честном поединке. А принцесса Эрменгарда осталась в заточении как заложница вследствие возникших между ними споров из-за права владения принадлежащей ему одному недвижимостью.
Не в силах вынести лжи, возводимой на его мать, Лидерик прервал речь принца.
— Государь, — обратился он к королю, — человек этот лжет; к тому же, с разрешения вашего величества, я явился сюда не для того, чтобы слушать его ни на чем не основанные доводы, а чтобы помериться силами с мечом в руке. Будьте же милостивы, ваше величество, прикажите немедленно начать приготовления к предстоящему единоборству, ибо томившаяся в течение восемнадцати лет в заточении моя мать теперь ждет свидания с сыном.
— Слышите ли вы, что говорит принц Лидерик? — обратился к Финару король.
— Слышу, государь, — ответил Финар, — и не менее моего противника желаю помериться силами, потому что уверен, что исход поединка будет для меня гораздо благоприятнее, нежели его начало!
— Приготовить арену! — приказал король и тут же добавил: — И да не забудут состязающиеся помириться со своей совестью, ибо суд Божий над одним из них будет иметь место завтра утром, и горе тому, кого Господь призовет к ответу, и кто предстанет пред Ним неприготовленным!
Поклонившись, принц Финар вернулся в замок, а король приказал раскинуть шатры на пространстве между крепостью-замком принца Финара и королевскими лугами и приготовить арену для предстоявшего наутро единоборства.
Весь день Лидерик молился, а потом, исповедавшись перед епископом Нуайонским, получил от него отпущение грехов.
Принц Бюкский распорядился своим временем совершенно иначе, так как не сомневался в победе над своим юным противником. Вместо того чтобы провести ночь в покаянии и молитве, он приказал приготовить великолепный ужин, на который, кроме свитских, пригласил еще и принцессу Эрменгарду, решив посадить ее против себя. Отклонив приглашение, принцесса заявила, что накануне дня, когда решается судьба ее сына, она должна молиться и не покидать места своего заточения.
И действительно, слуга, принесший ее ответ принцу, нашел ее коленопреклоненной в часовне. Финар весело уселся за стол, обильно уставленный кушаньями и напитками; все места были заняты, за исключением лишь одного — места принцессы Эрменгарды, и вино полилось рекой.
Ужин затянулся до полуночи среди веселых, разнузданных песен, кощунствований и взрывов хохота. В самую полночь, с первым ударом часов, вдруг померк свет, а со стороны часовни по направлению к оружейной палате послышались чьи-то тяжелые, гулко отдававшиеся в полночной тишине шаги, заставившие всех молча повернуть голову в сторону, откуда они доносились.
С двенадцатым ударом дверь бесшумно распахнулась, и на пороге показался мраморный рыцарь, при виде которого все присутствовавшие содрогнулись, узнав в нем отца принца Финара, в течение тридцати лет покоившегося вечным сном в родовом склепе принцев Бюкских. Бледнее и взволнованнее всех присутствующих был принц Финар, знавший, что, по преданию, предки только тогда покидают свои тихие могилы, когда хотят предупредить кого-либо из потомков об их близкой смерти. Статуя, медленным, тяжелым шагом приблизившись к столу, бесшумно опустилась на пустовавшее место против Финара, устремив на него неподвижный взгляд холодных мраморных глаз. Чтобы скрыть охватившее его волнение, принц приказал своему придворному виночерпию наполнить вином бокал ночного гостя, а одному из своей свиты — положить ему на тарелку лучшее из изысканных блюд, подававшихся на стол; но так как никто не решился приблизиться к посетителю, Финар, быстро поднявшись с места, сам наполнил кубок отца лучшим вином, а на тарелке разрезал жаркое.
Внимательно следивший за действиями сына, гость, однако, не дотронулся ни до кушанья, ни до напитка, продолжая сидеть, скрестив на груди руки. Только на мраморных ресницах его задрожали две тяжелые слезы и тихо покатились по безжизненным щекам: казалось, мраморное изваяние плакало над близкой бесславной кончиной последнего в роду принцев Бюкских. Скатившись, слезы упали с седого уса старого князя на стол, сам же мраморный гость, поднявшись, сделал головою знак своему сыну следовать за ним. Сняв со стены один из прикрепленных к ней факелов, принц последовал за отцом, оставив своих гостей в состоянии крайнего изумления.
Старый князь и следовавший за ним принц, пройдя оружейный зал, направились к двери напротив дверей, ведших к часовне, и, пройдя бывший крепостной двор, очутились на одном из многочисленных дворов замка, куда выбрасывали всякий ненужный хлам и отбросы, и остановились у свежевырытой могилы. Проходивший незадолго до ужина по этому двору принц Финар не заметил ничего необычного; из этого следовало, что могила была вырыта чьей-то невидимой рукой во время ужина. Оглянувшись, Финар никого не увидел, кроме отца, все тем же тяжелым, медленным шагом направлявшегося к подземной часовне, где находилась в общей княжеской усыпальнице и его собственная могила. Финар догнал отца и не отставал от него, словно влекомый какой-то сверхъестественной силой. Перед старым князем двери распахнулись сами собой, и он, сопровождаемый сыном, очутился у собственного саркофага. Мраморный лев, символ благородной смерти на поле битвы, поднялся, пропустив своего безмолвного обитателя, и он улегся на то же место, где покоился в течение тридцати лет. Все погрузилось в молчание и немую тишину смерти.
Железное сердце Финара не дрогнуло при виде всего этого; он даже хотел приписать чудесное видение расстроенному воображению и обернулся к могиле матери, отличавшейся тем, что вместо льва, символа благородства, силы и храбрости, на ее могиле была изображена собака — символ верности и преданности. Увидев коленопреклоненную тень матери, Финар вдруг прозрел; во всем он увидел промысел Божий: мраморный гость явился вестником его смерти, могила, ему указанная, была позорной могилой, в которой ему надлежало покоиться до Страшного суда, молящаяся мать просила Господа спасти если не тело, то душу сына. Финару сразу все стало ясно. В глубоком раздумье вернулся он в опустевший зал. На троекратный его зов откликнулся лишь старый верный слуга, по опыту знавший, сколь опасно заставлять своего повелителя ждать. Дрожа всем телом, он явился.
— Дорогой Никола, — заговорил принц необыкновенно мягким и кротким голосом, — приведи ко мне священника.
Увидев крайнее изумление старого слуги, он повторил свою просьбу.
— Вам известно, принц, — наконец ответил слуга, — что со дня смерти старого духовника прошло почти пятнадцать лет, и его даже не подумали заменить другим.
— Это правда, — вздохнул Финар, — это я упустил из виду. Ступай в стан короля Французского и упроси епископа Нуайонского принять исповедь бедного грешника!
Старый слуга беспрекословно повиновался и через несколько минут вернулся в сопровождении почтенного духовника.
Наутро, когда все было готово к борьбе, король взошел на приготовленную для него трибуну, предварительно послав Лидерику великолепное вооружение, специально для него выкованное и освященное самим епископом Нуайонским. Оглядев доспехи, Лидерик с благодарностью вернул их королю, велев передать, что не нуждается в лишнем вооружении, ибо неуязвим. Пробило шесть часов — время, назначенное для поединка, а принц Финар все не являлся. Тогда, полагая, что он в полном вооружении скрывается за крепкими стенами своего замка, король приказал протрубить сигнал к началу поединка.
Едва умолкли звуки труб, как ворота замка распахнулись, и появился Финар, но не верхом на коне, не в боевом вооружении, а пеший, одетый в холщовую рубашку, с посыпанной пеплом головой и веревкой на шее. За ним на прекрасно убранных конях следовали принцесса Дижонская, одетая в мантию, с короной на
