коленях, а вернее, лежала на его ступенях, женщина.
Это была Елена.
Одиннадцатичасовой утренний поезд принес новость: этот день не обойдется без сражения. В полдень в сопровождении горничной Елена села в карету с Гансом на месте кучера и проехала по дороге на Ашаффенбург до Дорнигхеймского леса. Там, среди сельской тишины, она услышала пушечную стрельбу.
Не стоит и говорить, что каждый выстрел эхом отдавался в ее сердце. Вскоре у нее не стало более сил слушать все нараставший шум. Она опять села в экипаж, возвратилась во Франкфурт, попросила высадить ее у двери церкви Нотр-Дам-де-ла-Круа и послала Ганса домой успокоить сестру и бабушку.
Без разрешения баронессы Ганс не осмелился сказать Бенедикту, где была Елена.
С трех часов пополудни Елена молилась.
На звук приближавшихся шагов Бенедикта она обернулась. В первый миг, сбитая с толку его одеждой, она совсем не узнала молодого художника, за которого Фридрих хотел ее выдать замуж, и, приняв его за рыбака из Саксенхаузена, спросила:
— Вы ищете меня, друг мой?
— Да, — ответил Бенедикт.
— Так вы хотите сообщить мне о Карле?
— Я был его соратником в битве.
— Он мертв! — вскричала Елена, заламывая руки с рыданием и с упреком бросая взгляд, исполненный отчаяния, на изваяние Мадонны. — Он мертв! Он мертв!
— Я не могу поручиться, что он жив и не ранен. Но не думаю, чтобы он был мертв!
— Вы этого не думаете?
— Нет, клянусь честью, я не думаю этого.
— Он поручил вам передать мне что-то, расставаясь с вами?
— Да, и вот его собственные слова…
— О! Говорите же, говорите!
И Елена сложила руки и встала на колени на стул перед Бенедиктом, как она бы это сделала перед святым посланцем.
Оно всегда свято, послание, сообщающее нам что-то о тех, кого мы любим.
— «Послушайте, — сказал он мне, — сражение проиграно. Рок преследует Австрийский дом. Я дам убить себя, ибо выполняю свой долг…»
Елена застонала.
— А я, а я! — прошептала она. — Подумал ли он обо мне?
— Конечно. Послушайте. Он продолжал: «Но вы ведь
ничем не связаны с нашей участью, вы воюете как охотник, вы, наконец, француз, и было бы безумием с вашей стороны дать себя убить за дело, которое даже не отвечает вашим взглядам. Сражайтесь до последней минуты, а потом, когда вам станет ясно, что любое сопротивление бесполезно, возвращайтесь во Франкфурт, бегите к Елене, скажите ей, что я мертв, если вы увидите меня мертвым, либо, если смерть отринет меня, отступаю с остатками армии на Дармштадт или Вюрцбург. Буду жив — напишу ей. А умру — так с мыслью о ней. Вот завещание моего сердца, доверяю его вам».
— Дорогой Карл! Ну, и?..
— Так вот, еще два раза мы встретились с ним во время битвы. Первый раз на ашаффенбургском мосту, где он был только легко ранен в лоб, а потом, через четверть часа, я увидел его между леском под названием Красивая поросль и деревней Лидер.
— А там?
— Там его окружали враги, но он еще дрался.
— Боже мой!
— Тогда я подумал о вас… Война кончена. Мы были последней живой силой Австрии, единственной ее надеждой. Мертвый или живой, Карл с этого часа — ваш. Хотите, я вернусь на поле битвы? Я стану искать его до тех пор, пока хоть что-нибудь не узнаю о нем. Если он мертв, я доставлю его сюда.
Елена не удержала рыданий.
— Если он ранен, я непременно привезу его вам, уверяю вас.
Елена ухватила Бенедикта за руку и, глядя на него в упор, сказала:
— Вы отправляетесь на поле битвы?
— Да.
— И будете искать его среди мертвых?
— Да, — сказал он, — пока не найду.
— Я еду туда с вами, — сказала Елена.
— Вы? — вскричал Бенедикт.
— Это мой долг. Теперь я вас узнала. Вы Бенедикт Тюрпен, французский художник, вы дрались с Фридрихом и могли его убить, но оставили ему жизнь.
— Да.
— Тогда вы друг, человек чести, и я могу вам довериться, едем.
— Решено?
— Решено.
— Вы искренне этого хотите?
— Я хочу этого!..
— Ну, что же, тогда но будем терять ни минуты.
— Как мы поедем?
— Поездов больше нет.
— Нас повезет Ганс.
— У меня есть лучший способ. Сейчас нам нужны такие лошади, которыми можно не дорожить. Нам нужна карета, которую можно разбить, кучер, которому можно приказать. И у меня есть такой человек: ради меня он разобьет любую свою карету и загонит всех своих лошадей.
Бенедикт позвал Ганса. Тот появился.
— Беги к своему брату Ленгарту, пусть через пять минут будет здесь со своей лучшей каретой, лучшими лошадьми, с вином и хлебом. Когда поедет мимо аптекаря, пусть купит бинты, корпию и пластырь.
— О сударь, все это мне нужно записать.
— Хорошо! Карету, пару лошадей, хлеба, вина — этого ты не забудешь. Об остальном я позабочусь сам. Поезжай!
Затем, обернувшись к Елене, он спросил:
— Вы возьмете с собой родственников?
— О нет! — воскликнула она. — У них будет лишь одно желание — удержать меня. А я под защитой Девы Марии. Она стоит их всех.
— Тогда еще помолитесь, я приду за вами.
Елена встала на колени; Бенедикт бросился из церкви.
Через десять минут он вернулся со всем, что необходимо для срочной перевязки, и с четырьмя факелами.
Едва он вернулся, как у двери остановился Ленгарт с каретой, запряженной парой лошадей.
— Мы возьмем с собою Ганса? — спросила Елена.
— Нет, нужно, чтобы дома знали, где вы. Если мы найдем Карла раненым, нужно, чтобы его ждала готовая комната, чтобы предупредили хирурга; наконец, нужно, чтобы его приезд не причинил никаких тревог вашей сестре, едва оправившейся от родов, и вашей бабушке, старость которой нужно оберегать.
— В котором часу мы можем вернуться?
— Об этом ничего не знаю, но пусть ждут нас начиная с четырех часов утра. Вы слышите, Ганс? Если там станут беспокоиться за вашу молодую хозяйку…
— … ты ответишь, — вмешался Ленгарт (он успел войти в церковь вслед за Гансом), — пусть будут спокойны, раз господин Бенедикт Тюрпен находится рядом с нею.