знаку он ложится наземь. Да мои придворные даже этого не умеют, а удостоены звания людей. Правда, есть нечто такое, что всегда будет их отличать от этой прекрасной собачьей породы: они не умеют находить потерявшегося хозяина и кусают его, когда он падает.
Молчание, последовавшее за этой мрачной шуткой, длилось бы бесконечно долго, может быть, благодаря разнообразным мыслям, которые она породила в умах обоих собеседников, если бы не Фидо: он встрепенулся и заволновался; это означало, что в соседней комнате происходит нечто необычное. Король следил взглядом за умным животным: собака не сводила глаз с двери.
— Смотрите-ка, Пьер, к нам пожаловал кто-то чужой; поглядим, как его примет Фидо: я буду держаться с ним сообразно с тем, как поведет себя моя любимица; пусть на сей раз она будет председателем Королевского совета.
В это мгновение приподнялся закрывавший дверь гобелен и паж доложил:
— Его сиятельство Артур, граф де Ричмонт, коннетабль Франции.
Король вздрогнул, де Жиак побледнел; Фидо бросился к двери.
Коннетабль появился на пороге: борзая, видевшая его в первый раз, лизнула ему руку.
— Это вы, кузен! — с некоторым вызовом вскричал король. — Да это настоящее чудо — видеть вас здесь! Я полагал, что вы в этот час сражаетесь в Нормандии во славу Франции, защищая интересы короны.
— Так это и было, государь, — отвечал Артур, поглаживая борзую, породу и красоту коей он, казалось, оценил с первого взгляда. — И отнюдь не моя вина, что я в этот час нахожусь здесь, вместо того чтобы выбивать три лилии Франции на стенах Сен-Джеймес-де-Беврона.
— Что же вас заставило явиться без нашего разрешения, кузен?
— Многочисленные просьбы, с которыми я должен к вам обратиться, государь.
— Говорите! — приказал король.
Артур приблизился на несколько шагов. Карл жестом пригласил его садиться; однако коннетабль знаком показал, что хотел бы говорить стоя.
— Государь! — с важностью начал Артур. — Я не стану обращаться к вам от имени бретонского королевского дома; вы знаете, его род столь же древний, как и род королей французских. Я, как вам известно, сын отважного герцога Жана, вернувшего себе Бретань со шпагой в руках, в то время как ваш батюшка потерял Францию.
— Господин де Ричмонт! — нахмурившись, прервал его Карл VII.
Фидо лег к ногам коннетабля.
— Государь! — продолжал Артур. — Позвольте мне договорить. Когда я закончу, вы накажете меня, ежели я окажусь неправ. Благородный герцог, мой отец, умер, когда мы еще были юнцами; герцог Филипп Смелый, бывший, как и вы, королевским сыном, взял нас под свою опеку и привез в Пикардию; однако вскоре он тоже умер, и я перешел в руки его светлости герцога Беррийского, другого сына короля, а тот поручил храброму дворянину родом из Наварры по имени Перони заняться моим военным образованием; герцог, ваш дядюшка самолично наблюдал за этим так, будто я был ему родным сыном. Вот почему во время убийства герцога Орлеанского в тысяча четыреста седьмом году я оказался не в партии герцога Бургундского, а среди его недругов; это был первый мой политический шаг, и именно с той поры я взял в привычку держать данное слово.
— Да, я знаю, что вы — верный слуга.
Артур холодно поклонился и, словно не обратив внимания на похвалу короля, продолжал:
— И вот в тысяча четыреста тринадцатом году, ковда его светлость герцог Бургундский и его величество король Карл Шестой, ваш отец, вопреки интересам королевства, осадили Бурж, я поспешил за помощью в Бретань, из-за чего поссорился с Жил ем, моим младшим братом, приверженцем бур-гиньонской партии. Это, впрочем, не помешало мне добиться от герцога Жана, моего старшего брата помощи в тысячу шестьсот всадников, в числе коих были виконт де ла Бельер, мессир Армель де Шатожирон, мессир Эсташ де ла Монней — все как на подбор храбрые командиры: мы с ходу захватили приступом Сийе-ле-Гийом, Бомон и Легль.
— Я припоминаю эти подвиги, хотя был тогда еще совсем юным, дорогой кузен, — с заметным нетерпением уже во второй раз перебил Артура король.
Однако Артур упрямо продолжал:
— В тысяча четыреста пятнадцатом году по первому же требованию короля Карла Шестого, хотя я тогда стоял под стенами Партнея, я снял осаду и вышел на помощь королю Генриху Английскому, осадившему Арфлер. Господин де Ги-енн передал мне ради этого предприятия всех своих людей и офицеров. Я присовокупил пятьсот своих всадников, среди которых были Бертран де Монтобан, господин де Сомбург и Эдуард де Роан, мой знаменосец. Я нагнал на берегах Соммы герцога Орлеанского, герцога Бурбонского, герцога Альбрет-ского, герцога Алансонского, герцога Брабантского, герцога Неверского и герцога Эвского. В пятницу четырнадцатого октября тысяча четыреста пятнадцатого года наши батальоны собрались близ Азенкура в таком месте, где всем этим храбрым воинам было просто не развернуться. Вот почему мы потеряли день. Меня захватил в плен сам король Генрих, чью корону я разбил ударом топора, после того как сразил у него на глазах его брата Кларенса. Я дал ему слово, что буду его пленником, независимо от того, освободят меня или нет, до самой его смерти. В Англии я провел в плену пять лет. Под честное слово я возвратился в Нормандию, где влюбился в госпожу де Гиенн и просил ее руки, но она приказала ответить мне, что не желает быть супругой пленника. Хотя я очень ее любил, клянусь вам я набрался терпения и сдержал свое слово: я оставался пленником вплоть до тридцать первого августа тысяча четыреста двадцать второго года, то есть до того времени, когда король умер в Венсенском замке, недалеко от Парижа. С тех пор я свободен, потому что не стало человека, способного предъявить мне счет. Я женился на госпоже де Гиенн и прибыл к вашему величеству предложить свои услуги,
— Да, кузен; мы отправились в Анжер, тогда-то я и предложил вам меч коннетабля, освободившийся со времени гибели Бюшана.
— Седьмого марта тысяча четыреста двадцать четвертого года я получил его из ваших рук, государь, на Шинонских равнинах и, принимая его, я взялся поднять за свой счет со своих земель двадцать тысяч пехотинцев; взамен, государь, вы обещали мне прислать сто тысяч экю для выплаты солдатского жалования на время кампании.
— Да, кузен.
— Я поднял двадцать тысяч человек за свой счет и со своих земель, повел их в Нормандию, захватил Понторсон, перебив весь гарнизон, а оттуда отправился на осаду Сен-Джеймс-де-Беврона.
— Мне все это известно, кузен, потому я и удивился, увидев вас здесь.
— Я явился, чтобы вернуть вам меч коннетабля, государь. Ведь я сдержал все свои обещания, вы же изменили своему слову. Простите, что возвращаю вам меч в столь плачевном состоянии, — продолжал Артур, вынимая оружие из ножен, — но он обломался и затупился об латы англичан.
— Я изменил своему слову? — повторил король, разглядывая обломок поданного коннетаблем меча. — Какому же слову, кузен?
Де Жиак хотел было встать и удалиться.
— Останьтесь! — молвил король, жестом приказав ему сесть. — Вы видите, что нас обвиняют: останьтесь, чтобы защитить нас.
Де Жиак снова упал в кресло.
— В том не моя вина, государь; я делал все, что мог, ради поддержания своего войска; я продал рейнским торговцам все свои драгоценности и все столовое серебро. Я приказал заложить все вплоть до своей цепи и золотых шпор — свидетельства того, что я рыцарь; вплоть до короны с моего шлема — свидетельства того, что я граф; жемчуг для этой короны мне подарила матушка, королева Английская; однако всего этого оказалось недостаточно. И вот мое войско разбежалось ночной порой из-за невыплаченного жалованья; перед уходом солдаты подожгли казармы, побросав свои вещи и оружие. Я бросился вдогонку за этими трусами и предателями. Я умолял и угрожал, однако они и слушать ничего не хотели: они стащили меня с лошади и бросили под ноги своим коням, а потом оставили лежать без памяти на дороге; и весь этот позор, государь, не пал бы на бретонский королевский дом, не уступающий в древности королевскому дому Франции, ежели бы вы, ваше величество, сдержали слово.
— Да в чем же я его нарушил, господин де Ричмонт? — поднимаясь и бледнея от гнева, молвил король
