— А произошло, сударыня, вот что, — крикнул дон Руис, будто появление жены вызвало у него новый приступ гнева, — ваш сын ударил меня по лицу! Произошло вот что: пролилась кровь от руки того, кто называл меня своим отцом, а когда я упал от сыновнего удара, помог мне подняться не он, а дон Рамиро. Поблагодарите же дона Рамиро, протянувшего руку вашему супругу, которого сбил с ног ваш сын.
— О, успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, господин мой, — умоляла донья Мерседес. — Взгляните, сколько народа вокруг нас.
— Пусть все подойдут! Пусть приблизятся! Ведь люди сбежались мне на помощь! Сюда, все сюда! — звал дон Руис. — Внемлите мне, пусть каждый услышит то, что произнесут мои уста: я обесчещен, ибо получил пощечину. Так вот вы, мужчины, смотрите на меня и бойтесь иметь сыновей. А вы, женщины, смотрите на меня и бойтесь производить на свет детей, которые в награду за многолетние заботы, жертвы и страдания будут давать пощечины вашим мужьям, значит, своим отцам! Я просил о правосудии у всевышнего, теперь я требую правосудия от вас, но если вы не согласны, я буду требовать его у короля.
Толпа молчала, пораженная его несказанным отчаянием, и он воскликнул:
— Ах, вы тоже, вы тоже отказываете мне в правосудии!..
Ну, что же! Я взываю к королю дону Карлосу! Король дон Карлос, король дон Карлос, правосудия! Правосудия!
— Кто призывает короля дона Карлоса? — раздался чей-то голос. — Кто требует правосудия? Король здесь!
Толпа тут же расступилась, и все увидели молодого человека в простом одеянии — прищуренные глаза, бледное лицо были в тени, отбрасываемой широкими полями войлочной шляпы, а темный плащ скрывал его фигуру. Вслед за ним шел верховный судья в такой же простой одежде.
— Король! — кричала толпа.
— Король! — прошептала, побледнев, донья Мерседес.
— Король! — повторил дон Руис с торжеством.
Образовался большой круг, в центре которого остались король и дон Иниго, дон Руис и донья Мерседес рука об руку с доньей Флорой.
— Кто ищет правосудия? — спросил король.
— Я, государь, — отвечал дон Руис.
Король взглянул на него.
— А, да это ты? Вчера ты просил о помиловании, сегодня просишь о правосудии! Что же, ты всегда о чем-нибудь просишь?
— Да, государь… И на этот раз я не отступлюсь, ваше величество, до тех пор, пока вы не дадите мне согласия.
— Ты без труда его добьешься, если то, о чем ты просишь, справедливо, — отвечал король.
— Ваше величество, сейчас вы сами рассудите, — произнес дон Руис.
Дон Иниго сделал знак, приказывая толпе отступить, чтобы слова просителя услышал только король.
— Нет, нет, — произнес дон Руис, — пусть все слышат, что я скажу вам, пусть, когда я кончу, каждый подтвердит, что я сказал правду.
— Хорошо, слушайте все, — согласился король.
— Ваше величество! Правда ли, что вы запретили поединки в вашем государстве?
— Правда, и еще нынче утром я повелел дону Иниго наказывать дуэлянтов без промедления и жалости.
— Так вот, ваше величество, только что здесь, на площади, под окнами моего дома, вели поединок два молодых человека и их окружали зрители.
— Ото! А я-то до сих пор думал, — заметил король, — что люди, непослушные указам короля, ищут какое-нибудь глухое место, надеясь, что уединенность поможет скрыть преступление.
— Так вот, ваше величество, эти молодые люди, дабы свести счеты, выбрали яркий солнечный день и самую оживленную площадь в Гранаде.
— Дон Иниго, слышите? — сказал король, полуобернувшись.
— Боже мой! Боже мой! — прошептала донья Мерседес.
— Сударыня, — спросила донья Флора, — неужели он оговорит своего сына?
— Причина их размолвки меня не касается, — продолжал дон Руис, бросив на верховного судью взгляд, словно заверяя его, что во имя чести семьи он сохранит тайну, — я и знать о ней не хочу, известно только одно: перед дверями моего дома два молодых человека ожесточенно дрались на шпагах.
Дон Карлос нахмурился:
— Почему же вы не вышли? Почему не запретили сумасбродам скрестить шпаги, ведь ваше имя и возраст должны были повлиять на них.
— Я вышел, сударь, и повелел им вложить шпаги в ножны. Один из них послушался.
— Вот и хорошо, покараем его не так строго. Ну а что же второй?
— Второй, ваше величество, отказался повиноваться, продолжал подстрекать к дуэли своего противника, оскорбил его, вынудил выхватить шпагу из ножен, и поединок возобновился.
— Дон Иниго, слышите? Невзирая на увещания, они продолжали драться.
Король обратился к старику:
— Как же вы поступили, дон Руис?
— Ваше величество, сначала я уговаривал, потом стал угрожать, потом поднял палку.
— Ну а дальше?
— Тот, кто уже раз отказался от дуэли, отказался снова.
— Ну, а другой?
— Другой, ваше величество.., дал мне пощечину.
— Как, молодой повеса дал пощечину старику, rico hombre дону Руису?
И глаза дона Карлоса вопрошали толпу, словно он выжидал, что кто-нибудь из зрителей изобличит дона Руиса во лжи.
Но все молчали, и в тишине только слышалось, как вздыхает донья Флора и плачет донья Мерседес.
— Продолжайте, — приказал король дону Руису.
— Ваше величество! Какое наказание полагается молодому человеку, давшему пощечину старику?
— Если он простолюдин — наказание кнутом на людной площади и лишение свободы на галерах в обществе разбойников — алжирских турок и грабителей из Туниса, если же он дворянин — пожизненное заключение в тюрьме и публичное лишение всех званий и почестей.
— А что, если тот, кто дал пощечину, — сын, а тот, кто получил ее, — отец? — суровым тоном спросил дон Руис.
— Что ты говоришь, старик? Я плохо знаю испанский язык и, видно, не так понял тебя?
Дон Руис медленно повторил вопрос, каждое его слово вызывало тоскливый отзвук в сердцах двух женщин:
— А что, если тот, кто дал пощечину, — сын, а тот, кто ее получил, — отец?
По толпе пробежал ропот.
Король, отступив на шаг, недоверчиво взглянул на старика.
— Невероятно! — проговорил он.
— Ваше величество! — произнес дон Руис, вставая на колени. — Я вас просил помиловать моего сына — убийцу и грабителя! Теперь я требую справедливого наказания сыну, поднявшему руку на отца.
— О дон Руис, дон Руис! — воскликнул дон Карлос, сбрасывая с себя на миг личину беспристрастности и холодного спокойствия, свойственную ему обычно. — Да знаете ли вы, чего вы требуете, — смерти сыну!
— Не знаю, какому наказанию в Испании подвергается подобное преступление, ибо в древности подобных преступлений не бывало, и у нас нет законов для подражания; но вот что я говорю моему королю: поправ священные обычаи, которые стоят на первом месте после законов церкви, мой сын Фернандо осмелился ударить меня по лицу, я же не могу ответить на оскорбление, нанесенное мне, поэтому приношу
