Морис невольно отпрянул.
— Ну что! Почувствовал? — сказал один из нападавших. — В клинке еще восемь таких же дюймов; ты пока познакомился только с одним.
— Ну что ж, добивайте, — покорился судьбе Морис. — По крайней мере, сразу все и кончится.
— Так кто же ты такой? — спросил голос, мягкий, но в то же время требовательный.
— Вы что, хотите знать мое имя?
— Да, твое имя.
— Меня зовут Морис Ленде.
— Как! — воскликнул кто-то. — Морис Ленде, револю… патриот? Морис Ленде, секретарь секции Лепелетье?
Это было произнесено с таким жаром, что Морис понял: момент решающий. Ответить так или иначе — значит бесповоротно решить свою судьбу.
Морису претила трусость. Он выпрямился и, подобно истинному воину Спарты, твердо сказал:
— Да, Морис Ленде. Да, Морис Ленде, секретарь секции Лепелетье. Да, Морис Ленде, патриот, революционер, якобинец. Морис Ленде, для которого самым прекрасным будет тот день, когда он умрет за свободу.
Этот ответ был встречен мертвой тишиной.
Морис Ленде подставил свою грудь в ожидании, когда лезвие, острие которого он только что почувствовал, полностью вонзится в его сердце.
— Это правда? — произнес через несколько секунд чей-то голос, выдававший волнение. — Смотри, молодой человек, не вздумай лгать.
— Посмотрите в кармане, — сказал Морис, — и вы найдете мое удостоверение. Посмотрите на мою грудь — и вы найдете на рубашке вышитые инициалы «М» и «Л», конечно, если их не залила кровь.
Тотчас Морис почувствовал, как сильные руки подняли его и понесли. Путь был недолгим. Потом он услышал, как открылась одна дверь, за ней — другая. Вторая дверь была гораздо уже первой, и они с трудом протиснулись в нее.
Он слышал, как сопровождающие перешептывались между собой.
«Я пропал, — подумал Морис, — они привяжут мне к Шее камень и бросят в какую-нибудь яму на дне этой речушки Бьевр».
Но через несколько секунд он почувствовал, что нёсшие его поднялись по нескольким ступеням. Теплый воздух ударил ему в лицо; его положили на какое-то сидение. Было слышно, как в замке дважды повернулся ключ. Видимо, его оставили одного. Морис прислушался так внимательно, как это может сделать только человек, чья жизнь зависит от какого-нибудь одного слова. Ему послышались удаляющиеся шаги, а затем голос, который поразил его смесью твердости и мягкости, сказал:
— Обсудим.
VIII. ЖЕНЕВЬЕВА
Прошедшие четверть часа показались Морису вечностью. И это естественно: молодой, красивый, сильный человек, имеющий поддержку сотни преданных друзей, с которыми порой мечтал о великих свершениях, вдруг почувствовал, что может расстаться с жизнью, попав в эту гнусную западню.
Он понимал, что его заперли в каком-то помещении, но следили ли за ним? Он снова попытался разорвать свои путы. Его стальные мускулы вздулись и напряглись, веревка впилась ему в тело, но не разорвалась.
Самое ужасное было то, что руки ему связали за спиной и он не мог снять с глаз повязку. Имей он возможность видеть, может, смог бы и убежать.
Однако различным попыткам освободиться, предпринимаемым им, никто не препятствовал, вокруг не ощущалось никакого движения. Морис сделал вывод, что он один.
Его ноги касались чего-то нетвердого, напоминающего песок или рыхлую землю. Острый, резкий запах каких-то растений раздражал его обоняние. Морис решил, что находится в оранжерее или в чем-то подобном. Он сделал несколько шагов, наткнулся на стену, повернулся, чтобы ощупать ее руками, и удовлетворенно улыбнулся, обнаружив садовые инструменты.
С неимоверными усилиями он исследовал эти предметы один за другим. Теперь возможность побега зависела от времени: если случай или Провидение дадут ему минут пять и будет найден какой-нибудь режущий инструмент — он спасен.
Он нашел лопату.
Руки Мориса были связаны за спиной, и ему стоило большого труда перевернуть лопату острием вверх. Прислонив ее к стене, он стал перерезать, а точнее, перетирать веревку, связывающую запястья. Это оказалось долгим делом: железо лопаты резало медленно. Пот заливал лоб. Услышав, как ему показалось, шум приближающихся шагов, Морис сделал последнее усилие, почти сверхъестественное. Веревка, наполовину перетертая, порвалась.
Он вскрикнул от радости. Теперь он был, по крайней мере, уверен, что умрет защищаясь.
Морис сорвал с глаз повязку.
Он оказался если не в оранжерее, то в павильоне, где сберегались растения, которые не могут оставаться под открытым небом в холодное время года. В углу были сложены садовые инструменты, один из которых сослужил ему такую великую службу. Напротив было окно. Он бросился к нему: оно было забрано решеткой и под ним стоял часовой с ружьем.
Примерно в тридцати шагах, в другом конце сада, возвышалось небольшое строение, парное с тем, где находился Морис. Жалюзи во втором павильоне были опущены, но сквозь них виднелся свет.
Он подошел к двери и стал прислушиваться: за дверью прохаживался другой часовой. Это его шаги Морис слышал раньше.
В глубине коридора раздавались приглушенные голоса. Обсуждение, по всей видимости, переросло в спор. Морис не мог разобрать всего, о чем говорили. Однако некоторые слова доносились вполне отчетливо, как будто для них не существовало расстояний: «шпион», «кинжал», «смерть»
Морис удвоил внимание. Приоткрылась какая-то дверь, и спор стал слышен отчетливее.
— Да, — произнес один голос, — это шпион, он что-то обнаружил. Его наверняка послали, чтобы выведать наши секреты. Если мы его отпустим, то рискуем, что он нас выдаст.
— Но его слово? — спросил кто-то.
— Много ли стоит его слово? Сначала даст, потом изменит. Разве он дворянин, чтобы можно было верить его слову?
Морис заскрежетал зубами при мысли, что есть еще люда, думающие, будто только дворянин может хранить верность своему слову.
— Но ведь он нас не знает; как же он может нас выдать?
— Конечно, он не знает, кто мы и чем занимаемся, но теперь он знает адрес и вернется сюда с подходящей компанией.
Этот аргумент оказался решающим.
— Хорошо, — прозвучал голос, уже несколько раз поражавший Мориса и принадлежавший, видимо, главному из них, — так, значит, решено?
— Ну да, сто раз да. Я не понимаю вас с вашим благородством, дорогой мой. Если Комитет общественного спасения нас захватит, увидите, будет ли он церемониться.
— Значит, вы настаиваете на вашем решении, господа?
— Несомненно. Вы, надеюсь, тоже не будете против?
— У меня ведь только один голос, господа, и он за освобождение пленника. У вас шесть голосов, и все они за смерть. Стало быть — смерть.
Пот, струившийся по лбу Мориса, вдруг словно замерз.
— Он ведь станет кричать, вопить, — сказал чей-то голос. — Вы хотя бы увели подальше госпожу Диксмер?
— Она ничего не знает. Она сейчас в первом павильоне. «Госпожа Диксмер, — прошептал про себя Морис. — Я начинаю понимать. Сейчас я у хозяина кожевенной мастерской, который говорил со мной на Старой улице Сен-Жак и ушел, усмехаясь тому, что я не смог назвать фамилию своего друга. Но какой смысл, черт возьми, хозяину мастерской убивать меня?»
