Эрминия

бросил меня больную, чтобы вести кого-то там в Оперу.

— Как все это смешно! — воскликнул молодой человек, принявшись щипцами шевелить угольки в камине, и с улыбкою продолжал:

— Во-первых, никого я на бал в Оперу не водил. Какая-то женщина сама подошла ко мне, не полицию же мне было звать!

— Кто эта женщина?

— Я ее не знаю.

— Ты лжешь!

— Клянусь тебе. Прямо в толк не возьму, что на тебя нашло? Я пришел повидаться с тобой, вместо того чтобы заняться делами, идти в Школу, и вот пожалуйста…

— По воскресеньям в Школу не ходят.

— Да, но я мог бы позаниматься.

— Ну так иди, мой дорогой, иди. Теперь уж я знаю, что мне делать.

— Делай все, что захочешь. Если угодно, можешь даже писать трактаты на тему морали. Но учти, я их читать не буду.

— Смотри как заговорил!

— А ты уж больно загордилась! Точно академик или сенатор какой-нибудь. Очень мило.

— Слушай, убирайся вон! Иначе эти щипцы полетят тебе в голову!

— Не стоило меня звать, чтобы сообщить это.

— Хочу, чтобы сегодня вечером ты поехал со мной в цирк.

— В твоих словах нет никакой последовательности. Это невозможно.

— Почему?

— Потому, что я ужинаю не дома.

— Ну и прекрасно! Теперь ты меня не скоро увидишь.

— Ничего, дорогая подружка, я подожду.

Мари, с силой хлопнув дверью, скрылась в соседней комнате.

А Эдуар, уходя от Мари, думал:

«Вот я и поссорился. Пусть теперь мне кто-нибудь скажет, что Провидение тут ни при чем!..»

Было около четырех часов. Взяв экипаж, Эдуар вернулся домой.

Внизу ему вручили письмо; открыв его, он прочел:

«Я слышала об одном человеке, который, узнав, что его возлюбленная живет в доме напротив, на следующий же день изыскал способ перебросить мост между двумя окнами и по нему явился к ней в полночь.

Поистине у этого мужчины, имелись ум, отвага и сердце».

Кроме того, ему передали визитную карточку Эдмона, которой он уведомлял, что в пять часов будет ждать его напротив Парижского кафе.

V БЕЗ МАСКИ

Эдуар поднялся к себе. Нужно было оценить расстояние между окнами и, как говорилось в письме, «перебросить мост». Дело предстояло нешуточное, тем более что расстояние можно было определить лишь приблизительно. Но время терять не стоило, и потому Эдуар, прикинув как можно точнее размеры «моста», отправился к плотнику, коего мастерская находилась неподалеку, и заказал к завтрашнему дню доску шириною в один фут, длиною в десять и толщиною в два дюйма. Оставив свой адрес и заплатив, Эдуар вышел из мастерской.

В пять часов он встретил Эдмона, ждавшего его на бульваре.

— Что новенького? — спросил Эдуар.

— Ничего.

— Тебе ответили на письмо?

— Да, вот ответ.

Эдуар прочел:

«Месье, за кого вы меня принимаете? Вы глупец!

Элеонора».

Эдуар не мог удержаться от смеха.

— Что ты на это скажешь?

— Скажу, что обнадеживающим такой ответ не назовешь.

— Ты знаешь стольких женщин, сделай так, чтоб и я узнал хоть одну.

— Так ты по-прежнему свободен?

— По-прежнему.

Это «по-прежнему» прозвучало как самые грустные слова, когда-либо и где-либо произнесенные.

— Так и быть, я познакомлю тебя.

— Ты шутишь?

— Вовсе нет.

— Когда?

— Да прямо сегодня.

— Она блондинка?

— Да.

— Порядочная?

— Еще какая! Только очень чувствительная.

— Ты меня представишь?

— Нет, пойдешь один.

— Да она выставит меня за дверь.

— Ты ей кое-что передашь от меня. Мне нужно сделать ей подарок, а ты просто воспользуешься ее хорошим настроением.

Эдуар зашел к Марсе, выбрал браслет и сопроводил его письмом:

«Моя дорогая Мари, забудь о том, кем я был для тебя еще вчера, но всегда помни о том, кем я буду для тебя отныне — искренним и верным другом.

Позволь мне украсить этим браслетом твою правую ручку; если она не пожелает, позволь украсить левую.

Вручит его тебе мой хороший приятель, который хотел бы стать и твоим».

— А теперь, — сказал Эдуар, — отнеси это мадемуазель Мари, улица Вивьен, сорок девять.

Эдмон исчез в мгновение ока.