веранде и громко хохотал. Как только я пришел в себя и поднялся, я поклонился ему. Все мое тело покрылось крупными каплями пота. Во весь голос наставник воскликнул: «Это – жалкое отродье дьявола в темнице!» Вслед за тем я еще усерднее, чем прежде, стал изучать коан о смерти Нань-цюяня, отказавшись от сна и пищи».
В жизни Хакуина наступает последний этап изнурительной и жесткой практики ученичества. Он достиг некоторого уровня просветления, который, впрочем, не удовлетворил его наставника Этана. Раз за разом он слышит оскорбительное замечание по поводу «дьявольского отродья в темнице», которое смутно указывает на причину несовершенства его просветления. Подобно дьяволу в темнице разум без знания заключен в узилище собственного эго. Хакуин бьется как рыба об лед и, когда его попытки остаются безрезультатными, втайне решает покинуть обитель и испытать судьбу в другом месте. Перемена происходит в тот момент, когда он просит подаяние в соседней деревне. В своей автобиографии, «Ицу-мадэ-гуса», Хакуин подробно описывает это событие:
«На следующее утро я взял чашу для подаяний и с нарастающим беспокойством отправился в деревню в округе Иияма, где стал просить милостыню. Однако я не мог расслабиться и все время думал о коане. Погруженный и сосредоточенный, я стоял на углу дома. Из дома раздался чей-то голос: «Проваливай отсюда, проваливай!» Но я не слышал окрика. Разъяренный хозяин дома схватил метлу и, размахнувшись, треснул меня по голове и затем стал меня избивать. Моя шапка порвалась, а сам я упал на землю. Потеряв сознание, я лежал неподвижно, как мертвец. На шум выбежали соседи. «Это лишь мелкое недоразумение», – заявил хозяин и, потеряв ко мне всякий интерес, захлопнул дверь.
Три или четыре прохожих заинтересовались происшедшим и спросили, что случилось. Я пришел в себя и открыл глаза. Все еще погруженный в трудный коан, я проник до его корней и постиг его суть, суть коана, которая до этого ускользала от меня, и мое сознание посетило просветление. Ликуя, я хлопнул в ладоши и громко рассмеялся. Прохожие с тревогой забормотали: «Безумный бонза! Безумный бонза!» Зеваки поспешили восвояси, оставив меня в покое. Я встал, отряхнул одежду и водрузил на голову порванную шапку.
Продолжая смеяться, я медленно побрел в сторону обители. По дороге встретил старика, который пригласил меня в свой дом со словами: «Почтенный бонза был как мертвый». Я улыбнулся и промолчал. Он угостил меня рисом и чаем, и я отправился домой. К воротам обители пришел с улыбкой на устах и вне себя от счастья. Стоявший на веранде наставник уставился на меня и приказал: «Говори же! Чему ты радуешься?» Я приблизился к нему и изложил все со мной происшедшее. Он шлепнул меня по спине своим веером <…>».
Наставник Этан подтвердил просветление своего ученика и убедил его в необходимости продолжать дальнейшее совершенствование. В книге «Оратэгама» Хакуин также вкратце описывает этот эпизод и отмечает, что с тех пор наставник перестал называть его «отродьем дьявола в темнице». К этому моменту он уже достиг полного просветления.
Согласно «Оратэгама» было еще два или три момента, когда он испытал просветление, хотя этот опыт и трудно объяснить словами. Его впечатления напоминали странствие в призрачном свете. Оправившись от серьезного заболевания легких и нервного расстройства, он возобновил свои мистические опыты. В заключительной части «Ясэн Канна» он пишет:
«Я не только выздоровел, но постиг такие глубины, в которые трудно поверить, в которые трудно проникнуть, которые трудно понять, к которым трудно подступить, к которым прежде я не мог прикоснуться ни рукой, ни ногой, в которые не мог вонзиться зубами, – и я постиг их в одно мгновение, проникая до их корней и самого дна. Таким образом, я испытал Великую Радость шесть или семь раз, не считая бесчисленных менее ярких озарений и радостей, и я не осознавал, что танцую <…>».
Более подробно этот опыт Хакуин описывает в третьей книге «Оратэгама». Однажды он с упоением читал стихотворение китайского наставника Си-кэна. Подобно лучу солнца, освещающему ночную дорогу, свет коснулся его души. В исступлении он радостно вскрикнул. Мгновение спустя он очутился под дождем неподалеку от Исэ. Дождь лил как из ведра, и вскоре вода достигла его колен. Он вдруг понял глубинное значение недавно прочитанных стихотворений Си-кэна. Он пришел в такой восторг, что не устоял и упал в воду. Удивленный прохожий помог ему подняться на ноги. Смех Хакуина был столь радостным и беззаботным, что другой прохожий принял его за сумасшедшего. В следующем эпизоде он медитировал зимней ночью в дзэнском зале деревенского храма. Звук падающего снаружи снега привел его в состояние просветления. В других случаях, путешествуя в окрестностях Мино, он испытал череду экстатических состояний, которые превосходили весь предыдущий опыт.
В этих эпизодах Хакуин предстает как человек, постоянно испытывающий то или иное экстатическое или исступленное состояние. Просветление настигает его во время прогулки, неподвижного бдения или медитации. Восторг то и дело внезапно охватывает его душу. В его писаниях постоянно появляется слово «обоэдзу», которое можно перевести как «неожиданно» или «бессознательно». В просветленном состоянии он пребывает как бы вне себя. Неизмеримое ликование переполняет его сердце и проявляется в непроизвольных криках и спонтанном танце. Интенсивность этих переживаний была разной, но всякий раз Хакуин не уставал изумляться великой силе, вовлекавшей его в мистический опыт. Один из происшедших с ним эпизодов Хакуин считает весьма необычным. В то время как в других случаях превалировал эмоциональный аспект, этот опыт помог достигнуть высшего уровня понимания. Возможно, описание этого случая является редчайшим и в то же время наиболее содержательным:
«В возрасте тридцати двух лет я проживал в полуразрушенном храме. Однажды ночью я увидел сон, в котором мать передавала мне фиолетовую ризу. Приподняв это одеяние, я ощутил в рукавах ризы большую тяжесть и обнаружил в каждом из них по древнему зеркалу, диаметром от пяти до шести дюймов. Отражение правого зеркала глубоко проникло в мое сердце. Мое сознание, горы и реки, и даже вся земля стали кристально чистыми и бездонными. По поверхности левого зеркала свет распространялся равномерно, и оно напоминало новую кастрюлю с ручкой, не закопченную огнем очага. Неожиданно левое зеркало отразило луч, который в миллион раз превышал яркость света, отраженного правым зеркалом. Все вещи предстали предо мной столь же отчетливо, как зеркальное отражение моего лица. Впервые я понял значение слов о том, что «просветленный созерцает природу Будды собственным оком».
Описанное выше мистическое переживание начинается описанием сна, который затем переходит в бодрствующее состояние, отличающееся исключительной степенью отчетливости зрительного восприятия. Мать, фиолетовая риза монаха, два зеркала – все эти элементы мистического видения имеют огромное значение для духовного опыта Хакуина. В безграничном световом потоке он зрит природу всех вещей, то есть достигает такого уровня видения, которое согласно предпосылкам буддийской веры он понимает как созерцание собственного отражения, тождественного природе Будды.
Не указывая конкретных дат, Хакуин рассказывает и о других случаях интуитивного постижения. Однажды, читая сборник коанов «Би-янь-лу», он интуитивно нашел разгадку одного из коанов, смысл которого прежде представлялся ему совсем иным. Когда ему исполнился сорок один год, он достиг одного из самых главных просветлений в своей жизни. Осенним вечером он читал «Сутру лотоса». Внезапно его занятие было прервано жужжанием насекомого, и он обрел новое понимание:
«Мгновенно я узрел сокровенную тайну [сутры] и преодолел барьеры всех былых сомнений. Я постиг ошибочность моих предыдущих озарений. Неожиданно для себя самого я вскрикнул и заплакал. Следует помнить о том, что практика дзэн отнюдь не легка».
Лишь по достижении этого «зрелого» просветления Хакуин уверовал в то, что он вполне понял слова старого монаха из храма Сёдзуан.
Из отчетов Хакуина можно сделать вывод о том, что дзэнское просветление предполагает разные уровни и степени. Современные дзэнские наставники проводят различие между ранним и незрелым просветлением, которое со временем может быть утрачено, и окончательным уровнем, на котором достигается полное просветление. Впрочем, они не спешат поделиться своим опытом, даже в тех случаях, когда их мнения расходятся. Согласно отчетам Хакуина незрелые стадии просветления характеризуются преобладанием эмоциональных элементов, а именно степенью сосредоточенности и экстатическими состояниями, в то время как зрелый мистический опыт предполагает наличие глубокого интуитивного постижения. Поднимаясь на высшие уровни, он постигал несовершенство и ошибочность своего предыдущего опыта. Точное определение и характеристики разных этапов дзэнского просветления могут в значительной мере облегчить понимание натуралистического мистицизма.
