проронив ни звука. Мы остались вдвоем. Елена была смущена. Я тоже. Мысли о ее отце сковывали меня, лишали дара речи. Мне было жаль ее. Я понял, что она никогда не сможет понять своего отца и страдает от непостижимости его поступков.
— Господин Шпет, — начала она, — отец мне всегда много про вас рассказывал.
Это было для меня неожиданностью. Я удивленно поглядел на нее:
— Всегда?
— С тех пор как встретил вас в «Театральном».
— И что же он вам рассказывал?
— Он беспокоился насчет вашей адвокатской практики.
— Не было у меня тогда никакой практики.
— Зато сейчас есть, — констатировала она.
— Не сказать, чтоб процветающая, — сознался я.
— Он информировал меня о деле, которое намерен вам поручить, — продолжала Елена.
— Знаю.
— Вы возьметесь за него?
— Решил взяться.
— Мне известны условия, — сказала она. — Вот вам чек. Это аванс. Пятнадцать тысяч. Плюс еще десять. На издержки по делу.
Елена протянула мне чек. Я взял его и сложил пополам.
— Ваш отец не поскупился, — сказал я.
— Он очень заинтересован в том, чтобы вы взялись за его поручение, — объяснила она.
— Приложу все усилия.
Я сунул чек в бумажник. Мы оба помолчали. Она больше не улыбалась. Я почувствовал, как она подыскивает слова.
— Господин Шпет, — наконец проговорила она с запинкой, — я отдаю себе отчет в том, что поручение отца не совсем обычное.
— Очень даже.
— Господин Фёрдер того же мнения.
— Охотно верю.
— Но тем не менее его надо выполнить, — сказала она решительно, почти с жаром.
— Чего ради?
Она умоляюще взглянула на меня.
— Господин Шпет, я могу видеться с папа раз в месяц. Он дает мне указания. Дела у папа крайне запутанные, но его осведомленность потрясает. Он приказывает, я выполняю. Он отец, я дочь. Вам ведь понятно, что я его слушаюсь.
— Разумеется.
Елена разгорячилась. Ее гнев был неподдельным.
— Личный секретарь и адвокаты хотят назначить над ним опеку, — вымолвила она. — В мою пользу, как они утверждают. Но я точно знаю, что мой отец не сошел с ума. А тут еще поручение, за которое вы взялись. Для личного секретаря это очередное доказательство. Поручение лишено всякого смысла, говорит он. Но я твердо убеждена, что не лишено.
Мы снова помолчали.
— Даже если я не могу его понять, — тихо добавила она.
— Фройляйн Колер, — ответил я, — для юриста поручение расследовать убийство профессора Винтера, исходя из допущения, что убийцей был не ваш отец, имеет юридический смысл лишь в том случае, если убийца не ваш отец. Но такое допущение невозможно. И тем самым поручение лишено всякого смысла. С юридической точки зрения. Из чего, однако, не следует, что оно бессмысленно и с научной точки зрения.
Она удивленно взглянула на меня:
— Как мне вас понимать, господин Шпет?
— Я внимательно осмотрел эту комнату, фройляйн Колер. Ваш отец любил свой бильярд и свои книги по естествознанию…
— Да, и больше ничего, — сказала она уверенно.
— В том-то и дело…
Она не дала мне договорить:
— Именно по этой причине он и не способен совершить убийство. Его каким-то чудовищным способом принудили…
Я промолчал. Я сознавал, что было бы неприлично как из пушки выстрелить в нее правдой. Я не мог вдолбить в нее нелепую, дикую истину, что ее отец убил именно потому, что не любил ничего на свете, кроме своего бильярда и своих книг. И нелепо было рассказывать ей о своем прозрении, это была только интуиция, а не доказуемый факт.
— Видите ли, фройляйн Колер, мне ничего не известно о мотивах поступка, из-за которого ваш отец был осужден, — осторожно начал я, — и речь у нас шла о другом. О том, что могло бы объяснить не его поступок, а поручение, которое он мне намерен дать. На основе этого поручения ваш отец хочет исследовать границы возможного. Он утверждает, будто такова его научная цель. Мое дело — строго придерживаться этого утверждения.
— Но в это же нельзя поверить, — взволнованно воскликнула Елена.
Я не согласился.
— Лично я обязан верить, — объяснил я Елене, — обязан, потому что принял его поручение. Для меня это игра, которую ваш отец может себе позволить. Другие держат скаковых лошадей. Я как юрист считаю игру вашего отца куда более занимательной.
Она задумалась.
— Не сомневаюсь, — наконец как-то нерешительно сказала она, — что вы найдете истинного убийцу, найдете кого-то, кто вынудил папа к убийству. Я верю в своего отца…
Ее отчаяние огорчило меня. Я бы с радостью ей помог, но это было не в моих силах.
— Фройляйн Колер, — ответил я ей, — буду с вами предельно откровенен. Я не думаю, что мне удастся обнаружить этого «кого-то». По той простой причине, что его нет на свете. Ваш отец никому не позволит себя принуждать.
— Вы очень со мной откровенны, — тихо сказала она.
— Хотелось бы, чтобы вы мне доверяли.
Она вперила в меня внимательный и мрачный взгляд. Я не отвел глаза.
— Я вам доверяю, — сказала она.
— Могу помочь вам лишь в том случае, если вы оставите всякую надежду, — сказал я. — Ваш отец — убийца. Вы сможете понять его лишь в том случае, если не направите свой поиск по ложному следу. Мотивы преступления вашего отца надо искать в нем самом, а не в ком-то другом. И не думайте больше о его поручении. Теперь это мое дело.
Я встал. Она тоже поднялась.
— А почему тогда вы согласились?
— Потому что мне нужны деньги, фройляйн Колер. Не стройте никаких иллюзий на мой счет. Пусть даже ваш отец видит в своем поручении научную ценность, для меня это не более как возможность сдвинуть с мертвой точки свою адвокатскую практику. Так что не питайте ложных надежд.
— Понимаю, — сказала она.
— Я не могу себе позволить действовать иначе, чем я действую, я должен выполнить желание вашего отца. Но хочу, чтобы вы знали, кому доверяете.
— Именно вы и поможете мне, — сказала Елена и протянула мне руку, — я была счастлива с вами познакомиться.
За оградой меня все еще дожидался Линхард в своем «порше», только теперь он сидел не на месте водителя, а рядом и курил сигареты, с отсутствующим видом, погруженный в себя.
