что знал, чтобы говорить лишь тогда, когда нужно. Нам надо брать пример с него, Чанц, он был выше нас.
Чанц медленно повернул голову к Берлаху – он все время смотрел в окно-и сказал:
– Возможно.
Берлах видел, что тот не убежден в этом.
– Мы мало знаем о его смерти, – продолжал комиссар. – Вот пуля, и это все.
– С этими словами он положил на стол пулю, найденную им в Тванне.
Чанц взял ее и стал разглядывать.
– Она от армейского пистолета, – сказал он, вернув пулю.
Берлах захлопнул папку на своем столе.
– Прежде всего нам неизвестно, что нужно было Шмиду в Тванне или Ламлингене. У Бильского озера он находился не по служебным делам, иначе я знал бы о поездке. Мы не знаем ни одного мотива, хоть сколько-нибудь объясняющего его поездку.
Чанц слушал слова Берлаха невнимательно, он положил ногу на ногу и сказал:
– Нам только известно, как Шмид был убит.
– Откуда вам это известно? – не без удивления спросил комиссар после паузы.
– В машине Шмида руль слева, и вы нашли пулю с левой стороны дороги, если смотреть из машины; кроме того, в Тванне всю ночь слышали работу мотора.
Убийца остановил Шмида, когда он из Ламбуэна ехал в Тванн. По-видимому, он знал убийцу, иначе он не остановил бы машину. Шмид открыл правую дверцу, чтобы впустить убийцу, и снова сел за руль. В этот момент он был убит. Шмид понятия не имел о намерениях человека, который его убил.
Берлах продумал все это и сказал:
– Теперь я хочу закурить еще одну сигару. – Закурив, он продолжал: – Вы правы, Чанц, очень возможно, так и происходило дело между Шмидом и его убийцей, хочу вам верить. Но это все еще не объясняет, что Шмид делал на дороге, из Тванна в Ламлинген.
Чанц напомнил комиссару, что под пальто на Шмиде был фрак.
– Этого я даже не знал, – сказал Берлах.
– А разве вы не видели убитого?
– Нет, я не люблю покойников.
– Но это было указано и в протоколе.
– Протоколы я люблю еще меньше.
Чанц молчал.
Берлах же констатировал:
– Это еще больше осложняет дело. Что делал Шмид во фраке в Тваннбахском ущелье?
– Может быть, это как раз упрощает дело, – ответил Чанц, – в районе Ламбуэна наверняка живет немного людей, устраивающих приемы, на которые нужно являться во фраке.
Он вытащил маленький карманный календарь и пояснил, что это календарь Шмида.
– Я знаю его, – кивнул Берлах, – там нет ничего важного. Чанц возразил:
– Шмид отметил среду, второго ноября, буквой «Г». В этот день около полуночи он был убит, – так считает судебный врач. Еще одним «Г» помечена среда двадцать шестого, затем вторник, восемнадцатого октября.
– «Г» может обозначать все, что угодно, – сказал Берлах, – женское имя или еще что-нибудь.
– Вряд ли это женское имя, – возразил Чанц. – Девушку Шмида звали Анной, а Шмид отличался постоянством.
– О ней мне тоже ничего не известно, – признался Берлах; когда же он увидел, что Чанц удивлен его незнанием, он добавил: – Меня интересует только, кто убийца Шмида, Чанц.
Чанц вежливо ответил:
– Конечно, – потом покачал головой и засмеялся. – Какой вы все же странный человек, комиссар Берлах.
Берлах совершенно серьезно сказал:
– Я большой старый черный кот, который охотно жрет мышей.
Чанц не знал толкам, что на это ответить, и, наконец, заявил:
– В дни, помеченные буквой «Г», Шмид каждый раз надевал фрак и уезжал на своем «мерседесе».
– Откуда вам все это известно?
– От госпожи Шенлер.
– Так-так, – пробормотал Берлах и замолчал. Потом он сказал: – Да, это факты.
Чанц внимательно посмотрел в лицо Берлаха, закурил сигарету и робко произнес:
