– Что – знак? Может быть, может не быть… Многие девочки рождаются с отметинками на теле. Если остается на всю жизнь – родинка… Если исчезает где-то в период полового созревания… Исчезла ведь?
– Да.
– Значок. Вторичный признак ведьмовства. Бывает…
Ивга молчала. Рука, лежащая у нее на голове, была ей неожиданно приятна. И она боялась шевельнуться, чтобы не сбросить ее.
– Вы знаете, я…
Она запнулась. До сих пор ей удавалось избегать прямых обращений; теперь она не знала, как его называть.
– Вы знаете, я боюсь… себя. Того, что внутри меня… сидит. Понимаете?..
Жесткая ладонь соскользнула у нее с затылка. Улеглась на лоб:
– Никто не сидит в тебе, Ивга. Твоя
– Правда-правда?..
Ее собеседник кивнул. Ивга шумно перевела дыхание:
– Ведьмы… я понимаю. Я понимаю, откуда такая… почему все ненавидят. Их…
– Пока я рядом, тебя никто не тронет.
– С…спасибо…
Прошла минута ее бесконечной и горячечной благодарности; потом она почувствовала неловкость. И отстранилась:
– Я… ничего?
– Ничего… Я понимаю. Что было дальше?
У классной наставницы было тонкое, нервное лицо и сильная белая шея в круглом вырезе блузки:
– Пойми, Ивга Лис. Никто из нас не хочет видеть в школе этих господ. Из инквизиторской комиссии по несовершеннолетним. Зачем доводить дело до крайностей. Тебе ведь уже прислали приглашение… кажется, два раза?
– Я не ведьма. Они все врут.
– Тем более ты должна посетить. Мне тоже неприятно выслушивать от директора. А ему, в свою очередь – от попечителя…
– Я не ведьма! Чего вы все от меня хотите!..
– Не дерзи.
– Я не держу… не дерзю… Я ни в чем не виновата!
– Ну кто тебя винит. Если кто-то заражается, к примеру, заразной болезнью… его берут на учет в диспансере. Никто его не винит.
– Я не заразная!..
В пустом классе летала муха. Спиралями, петлями, кругами; билась о стекло, затем снова принималась кружить, а на доске висела схема по анатомии, и муха, сбитая с толку, принималась ползать по нарисованным кишкам нарисованного для наглядности человека…
– А потом?..
– Вечером я уехала. К тетке. В Ридну.
В полутемном подвальчике было сизо от табачного дыма. Какая-то девчонка плакала, забившись в угол, в руке ее подрагивала картонная папка с безвольно повисшими веревочками; к стенду, обтянутому серой мешковиной, невозможно было протолкнуться из-за множества плотных, упрямых спин, и пахло потом и духами, но сильнее – табаком.
– Тебя взяли? – спросил парень с нарождающейся бородой на загорелом скуластом лице. – Ты, рыжая… Тебя приняли?
Рыжая девчонка вздрогнула. С некоторых пор она всегда вздрагивала, когда ее окликали.
– Не могу… пробиться не могу.
– Такая слабенькая? – удивился скуластый. – Хочешь, я для тебя посмотрю?
Рыжая кивнула.
– Как фамилия? Лис?
Внизу, у входа, кто-то бранился. Сверху, прислонившись к ступенькам винтовой лестницы, стоял вальяжный юноша в ослепительно белой рубашке. Юноша находил острое удовольствие в том, чтобы стоять двумя ступеньками выше прочих и поглядывать на них, абитуриентов, мудро и устало.
– Эй, Лис! С тебя бутылка шипучки – пляши!..
Девчонка смотрела удивленно. Кажется, не верила.
Где-то наверху, на недостижимой даже для вальяжного юноши высоте, открылись стеклянные двери. И полный мужчина с кожаным плоским портфелем взмахнул, как платочком, белым листком бумаги, и
