Я не пытался надеяться, что префект забудет свою угрозу. Он пережил несколько весьма неприятных минут — и свидетелем его страха были подчиненные; он сам был виноват, но я немного жалел теперь, что дал волю эмоциям. Такой префект подобен кирпичу на крыше. Не надо раскачивать его — грохнется в самый неподходящий момент…
Хоть мой новоявленный недруг и располагал каналами для скорой мести, у меня были основания думать, что торопиться он не станет; тем не менее, войдя в «Северную Столицу», я выставил пять сторожевых заклинаний — у входа, в коридоре, под окном, у двери в номер, под собственной кроватью — и только тогда, изрядно утомленный, кликнул горничную и велел принести письменные принадлежности.
Моя добыча стоила того, чтобы обрести ради нее влиятельного врага. Поскрипывая скверным гостиничным пером, я выуживал из памяти имена и даты — выуживал, чтобы перенести на чистый бумажный лист.
Бумаги, просмотренные мной в темноте, содержали, как правило, типовую запись: «Таким-то и таким-то заявлено, что его родственник такой-то такого-то месяца такого-то числа пропал при неизвестных обстоятельствах. Ущерба имуществу не нанесено… Указанная особа объявлена в сыск». Среди прочих документов я нашел и заявление ювелира Ягора Дрозда о пропаже его законной супруги Филлы. Бумага была перечеркнута красной полосой, внизу имелась дописка: «Пропавшая явилась домой в целости. Сыск отменить». Вспомнилась саркастическая улыбка нечастного ювелира: «Да как они ищут»…
Среди документов о бесследном исчезновении (толстая кипа — всего лишь за последние несколько месяцев!) штук двадцать были перечеркнуты такой вот красной чертой. Не скажу, что сохранить их в памяти было легко — тем не менее вот имена с адресами, выписанные в столбик, и теперь остается только обойти их и выяснить, кто из пропавших…
Внезапный приступ беспокойства оборвал мои азартные рассуждения. Я не сразу понял, что это сработало сторожевое заклинание, установленное у входа в гостиницу; секундой спустя беспокойство усилилось — привет от сторожа, установленного в коридоре.
Я развернулся лицом к двери. Не поднимаясь из кресла, соединил ладони и сцепил пальцы; мой отец не признавал ни жезлов, ни плетей, ни прочих модных побрякушек. Мой отец был натуралист и в том же духе воспитал единственного наследника…
Неужели кто-то из магов вне степени способен опуститься до государственной службы?! Нет, скорее всего это тот самый, что сопровождал меня в архиве… Первая степень, подкрепленная боевым жезлом в широком рукаве.
А мой глиняный дружочек на столе… Где?! Куда подевался?! Шляпу — на пол, шейный платок — долой… А, вот он, спрятался под небрежно брошенной салфеткой… Преблагая сова, за несколько секунд поисков я взмок, как загнанная лошадь!
Сработало сторожевое заклинание перед дверью, я сосредоточился — но визита не последовало. Тот, кто пришел ко мне в гости, способен был предвидеть, какую встречу я готов ему оказать.
Все, уже уходит. Шаги, демонстративно удаляющиеся по коридору — при том, что прежде визитер передвигался совершенно бесшумно. Последовательный отбой трех сторожевых заклинаний. Тишина, только где-то под окном лаются торговки…
Это, конечно, не нападение. Так, примерочка, проверка слуха.
— Здоровья и процветания вашей сове, дорогой Хорт зи Табор! Будьте добры, снимите личинку-то, в нашем клубе не принято…
Старичок-одуванчик улыбался совсем по-отечески — я поймал себя на том, что его улыбка не раздражает меня, как прежде, а, наоборот, не лишена приятности.
Я оглянулся — конечно, зеркало в гардеробной настроено было ловить личины. Сейчас в нем отражались улыбающийся старичок, полированная стойка — и толстый землевладелец, причем этот последний походил на ломоть подтаявшего студня — сквозь оплывающие контуры приземистой фигуры явственно просвечивало черное неизменное ядро.
Я закрыл глаза, а когда открыл их, из зеркала смотрело на меня мое собственное отражение: один глаз желтый, другой синий, куртка потерта и сапоги покрыты пылью. Я явился в клуб, одетый не по протоколу; старичок укоризненно покачал головой, и спустя секунду откуда-то выскочил мальчик с двумя огромными щетками — обувной и одежной. Пока меня чистили, я с замешательством понял, что не могу определить магическую степень старичка-одуванчика. Не могу — и все тут.
— Ой, — сказал мальчик.
На одежной щетке извивался ярко-красный тонкий червяк.
— Дай-ка, — сказал старичок неожиданно сухо. Стряхнул червяка в круглую урну для мусора. Плотно задвинул медную крышку.
Я почувствовал, как наливаются кровью уши. Мальчик прятал глаза, старичок делал вид, что ничего не случилось; я хлопал глазами и никак не мог понять, как ухитрился не заметить следящего заклинания- ниточки. Когда мне ее привесили? Вчера? Сегодня утром? Днем? Стало быть, префект (а кому еще пришло бы в голову следить за мной?) уже знает, что я последовательно посещаю обнаруженные в архиве адреса…
Сегодня я нанес визит последним пяти фигурантам из моего списка. И теперь на боку у меня помещался кошелек-переросток — купленный по случаю кожаный мешочек. Он был полон и тяжел; он глухо брякнул, когда мальчик случайно задел его щеткой.
— Брысь…
Мальчик исчез вместе со своими орудиями; я неловко развел руками:
— Бывает…
— Бывает, — подтвердил старичок без обычной своей улыбки. — Здоровья вашей сове, господин зи Табор, главное — здоровье… Приятно провести время.
И, начищенный как медяшка, уязвленный и злой, я направился в большой зал.
Первым человеком, которого я увидел, переступив порог, была дама с побрякушками. Все в том же черном платье, все за тем же дальним столиком, она, казалось, и не уходила отсюда после нашей первой встречи. Так и сидела все эти дни, потягивая красное вино, и на лице все так же лежала гримаска легкого отвращения.
— О, наш счастливчик зи Табор! Здоровья вашей сове, дружище!
Я резко обернулся; меня приветствовала совершенно незнакомая компания, господ магов было пятеро, их раскрасневшиеся лица светились пьяным навязчивым добродушием. Мой ответный кивок был сух, как бескрайняя пустыня:
