отправили с детьми в деревню, как прочих: бывшая служанка показала себя женщиной работящей, хозяйственной и понятливой, поэтому интендант Шлоп оставил ее при себе.
Сонна была добра с горничными, но при ней все должно было сверкать: и посуда, и стекло, и полы. Лентяев на службе не терпели; малолетние дети Сонны, мальчики-близнецы, в свои четыре года уже были приставлены к делу: сметали пыль, смывали с оконных решеток помет черкунов, бегали с мелкими поручениями. Сейчас оба, встав на цыпочки, смотрели вниз с балкона на торжественный выезд властелина из замка.
Малышам казалось, что замок затопило. Человеческое море подступило к самым стенам, разноцветное, шумное, похожее на праздничный суп. Ленточками развевались флаги. Горели под солнцем железные шлемы, отполированные до блеска, и на шлемах играли перья. Кто-то в задних рядах стал подбрасывать шляпы, толпа визжала и кричала, но войска стояли неподвижно, и между стальными рядами тянулась дорожка пустого пространства: булыжник был чист и блестел, как тысяча лысин.
Что-то выкрикивали глашатаи. Кажется, они повторяли все время одно и то же; мальчишки-близнецы, белокожие и черноволосые, глазели, затаив дыхание. Вот-вот властелин выйдет из ворот и предстанет перед толпой. Сейчас.
Подарок-После-Бедствий, бледный после бессонной ночи, старался держаться очень прямо. Он был полностью снаряжен, опоясан своими подростковыми мечами, к седлу крепились сумки, колчан и арбалет. Оставаться спокойным было невозможно: прямо перед ним стояли, молча глядя друг на друга, его мать – и Развияр.
– Я хочу говорить с тобой, – пророкотала женщина, и звук ее голоса напугал Подарка до холодного пота. – Мальчик, выйди. Лукс! Сюда!
Подарок не тронулся с места. Вопросительно – и умоляюще – глянул на Развияра.
– Выйди и будь готов, – тихо сказал властелин.
Подарок попятился к выходу из комнаты; двери толчком распахнулись. Вошел его отец. Окинул Подарка удивленным взглядом:
– Куда ты собрался?
– Выйди! – рявкнула мать.
Подарок не успел опомниться, как оказался снаружи, и двери захлопнулись снова. У него подгибались лапы. Никогда прежде он не слышал и не видел, как мать ссорится с Развияром. Еще вчера он не поверил бы, что такое возможно.
Снаружи ревела толпа и кричали глашатаи. Выезд властелина задерживался; войска маршировали на месте, чтобы размять ноги, и скала под замком сотрясалась от мерного грохота.
Он поглядел на закрытые двери. Повернулся и пошел, куда глаза глядят, желая быть подальше от комнаты, где они спорят; впрочем, с Развияром нельзя спорить. Он всадник.
Слуги и работники либо выбрались наружу, поглядеть на шествие, либо высыпали на балконы и прилипли к окнам. Опустевший замок, который мальчик покидал, может быть, навсегда, казался чужим и неправильным: Подарка пугала разрушенная обыденность. Они идут на большую войну, в великий поход, не время думать о мелочах вроде рассыпавшихся по коридору орехов или брошенной на видном месте кочерги…
Подарок остановился у источника в нише стены. Там уже кто-то был; склонившись над водой, молча стоял Имиль.
За последние несколько лет он очень вырос. Он сделался почти настоящий мужчина, только узкоплечий и слишком тонкий. Белая куртка повара сидела на нем мешковато.
– Я иду в поход, – сказал Подарок вместо приветствия.
Имиль поглядел исподлобья:
– Тебя берут?
Подарок вдруг испугался, что мама победит. Она ведь маг; может быть, она околдует Развияра, сейчас они выйдут из закрытой комнаты, и Подарку велят оставаться?!
– Прощай, – сказал он, надменно вскинув подбородок. – Может быть, после похода свидимся.
– Пока я жива, он не поедет, – прорычала Яска. – Лукс! Почему ты молчишь?!
Лукс глядел за ее плечо, туда, где в стрельчатой арке окна зеленели и белели горы.
– Ах, он твой всадник, – Яска резко отбросила с лица волосы. – Поэтому ты молча смотришь, как твоего сына, ребенка, тащат в поход, который неизвестно чем закончится?!
– Почему это решилось только сегодня? – тихо спросил Лукс.
Яска отвернулась от него, кусая губы. Встав на цыпочки, приблизила свои глаза к глубоко запавшим глазам Развияра:
– Я не допущу. Он мой ребенок. Я не допущу!
Развияр молчал. Яска вглядывалась в его лицо, бесстрастное, бледное, и все больше бледнела сама. Развияр молчал; женщина могла бы обратить свою боль и ярость на каменную стену – стена бы проявила большее сочувствие.
Когда в ее лице не осталось ни кровинки, Развияр сказал размеренно и тихо:
– Я хочу, чтобы все, что мне дорого, и все, кто мне дорог, были рядом. Тот, в чьих руках Подарок, имеет надо мной власть. Я хочу, чтобы Подарок был в моих руках.
Яска молчала. Черное платье у нее на груди прыгало, будто вместо сердца у груди у женщины помещался маленький кузнечный молот.
– Ни единого волоса не упадет с головы твоего сына, – так же тихо добавил Развияр.
Повернулся и вышел. Минутой спустя загрохотали барабаны, взвыла охрипшая к тому времени толпа, и шествие – торжественный выезд из замка – началось.
Море у порта Фер грозило выплеснуться на берег: никогда еще здесь не появлялось разом столько кораблей. Цветные и белые паруса, флаги, вымпелы, дымы; грохот барабанов и визг морских раковин, которые Немой Народ использует вместо военных труб. Жители Фер частью разбежались по предместьям, частью, наоборот, подтянулись к порту, толпясь на узких улочках, грозя обвалить причалы: подобное зрелище выпадает раз в жизни, да и то не каждому поколению.
К прибытию властелина центральная улица опустела: по ней пролетел, расшвыривая зевак, отряд зверуинов-телохранителей. Властелин прокатил к порту не верхом, как обычно, а в повозке, запряженной молодым рогачом. Рядом с ним стояла женщина-маг, на пальце у нее сверкал бирюзовый перстень, и кое- кто в толпе на крышах здорово перепугался, встретившись с ней взглядом.
В полдень властелин ступил на палубу корабля под названием «Крылама». Корабль был не новый, но полностью перестроенный на верфях властелина: корпус глубоко сидел в воде, рядом с мачтой торчала толстая труба, из которой непрестанно валил дым. Паруса на «Крыламе» теперь были черные – чтобы не оставалось пятен сажи, решили в толпе.
К следующему утру Фер опустел. Валялся мусор на безлюдных улицах, болтались на волне мелкие рыбацкие суда; только градоначальник, у которого в тайнике хранилась сильная подзорная труба, утверждал, что видит паруса на горизонте.
Имиль вертел ручку мясорубки, добавлял в фарш размоченный хлеб, яйца шлепунов и перец, способный отбить их специфический вкус. Из троих младших поваров, взятых на борт «Пузана», морская болезнь пощадила его одного – двое товарищей проводили время у борта, зеленые лицами, измученные и не годные к работе. Поэтому Имилю приходилось работать за троих, а «Пузан» был огромным парусным судном, на котором помещалось три сотни голодных ртов: даже качка не отбивала у воинов аппетита, эти повидали всякое и были готовы на все, если хорошо кормят.
Дважды в день он разливал по мискам суп, в котором плавали шарики фарша, похожие на вареные глаза. Резал хлеб до кровавых мозолей между большим и указательным пальцем. Вечерами ему наливали браги вместе со всеми, он пил, пьянел с непривычки и, жадно развесив уши, слушал разговоры.
Эскадра шла на Мирте. Впервые после памятной атаки гекса кто-то решился бросить вызов золотому городу. Там день и ночь играют струны, в тихой воде отражаются бирюзовые, серебряные, персиковые арки и белоснежные мосты, и резные стены, и ажурные башни. Там живут Золотые, которые славятся своими дальнобойными луками и абсолютным бесстрашием в бою. Но нас ведет властелин мира, и в трюмах наших кораблей секретное оружие; Золотые сдадутся или умрут.
