собственными, и Подарок, широко распахнув окно, любовался видами площади, порта, шпилей с колокольчиками и вечно цветущих садов.
Лукс не отставал от сына ни на шаг, ходил по дворцу, не снимая ладоней с рукояток мечей, и заставил Подарка с утра до ночи носить кольчугу.
Тем временем город, переживший ужас поражения и прибытие Развияра, медленно приходил в себя. Понемногу открывались лавки. Появлялись на улицах люди, по-прежнему одетые в черное, но занятые мирными повседневными делами. Развияр выжидал; каждый день он вызывал для беседы кого-нибудь из Достойных, каждый день совершал небольшую вылазку – прогулку по старинным улицам, посещение рынка или мастерских. Мирте не хватало рабочих рук – те, кто обычно возил уголь и добывал камень, мыл посуду в харчевнях и мел улицы, бежали из города, и Золотые женщины, прикрыв платком сияющие волосы, со сдержанным достоинством брались за самую грязную работу. Развияр разглядывал их, не таясь.
Бойцы и моряки с его кораблей жаждали навестить Парящий Город. Он посылал им дорогие вина бочонками и тончайшие яства без счета, но на берег не отпускал. Мирте нужен был ему нетронутым, как невеста.
– Завтра я собираюсь совершить паломничество на Золотую гору. Мне не нужны проводники, только надежная карта. Сегодня я желаю развлекаться: хочу устроить небольшой бал для своих… Пришлите музыкантов.
Он сидел в Зале Совета на месте председательствующего. Достойные помещались перед ним – в высоких резных креслах. Он видел обращенные к нему лица, когда-то смуглые, а теперь застывшие, восковые.
– И еще – мне нужны женщины. Мне и моим людям. Я не настаиваю, чтобы это были ваши сестры и дочери, господа Достойные. Хотя, если другого выхода не будет – мы примем эту жертву.
Стены зала уходили вверх, и там, на головокружительной высоте, играли, переплетаясь, тонкие солнечные лучи. Зал мог вместить тысячи людей, его стены были украшены мозаиками, а окна – витражами. В каменных кадках росли деревья, превращая дальний конец зала в лес, и на их ветках чистили перья птицы, похожие на крылам в миниатюре.
Зал был пуст, если не считать двенадцати окаменевших от горя и унижения Достойных – и Развияра в высоком кресле перед ними.
Он застал Подарка в его комнате; маленький зверуин лежал на полу, а перед ним высилась игрушечная башня, и стояли рядами сотни человеческих фигурок из серого металла. Фигурки изображали солдат: мечников, копейщиков, стрелков.
– Привет, Дар.
Мальчишка вскочил на четыре лапы:
– Добрый день… Проклятие снято, Развияр.
– Проклятие снято, – он положил ладонь на макушку Подарка и почувствовал, как напрягся мальчик.
– Ты меня боишься?
– Нет… что ты, Развияр.
– Дружище, я не буду тебя ругать ни за что… Почему ты боишься меня?
Подарок не ответил на его улыбку. Смотрел вниз, на железных солдатиков.
– Где ты был сегодня? – спросил Развияр, меняя тему.
– Здесь, во дворце, в левом крыле, есть школа для мальчиков… Для Золотых.
– Правда?
– Сейчас у них нет занятий. Только несколько учителей, и один ученик, которому некуда уехать… Он сирота.
– Бывает.
– Он дал мне поиграть в солдатики… Он никогда не видел зверуинов, только читал о них.
– Кстати: библиотека там есть?
– Огромная. Развияр… мне очень нравится этот город.
– Мне тоже. Я говорил тебе: это самый красивый…
– Ты ведь ничего не будешь с ним делать? С ними?
– Библиотека состоит из двух отделений. Первое – книги, написанные Золотыми для Золотых… и для прочего мира. Второе – варварские книги, которые, случается, содержат в себе любопытные сведения, необычные образы…
– Вы даете ученикам читать варварские книги?
Золотой стоял перед Развияром прямой и надменный, и белый круглый воротничок подпирал его смуглый подбородок.
– Мы даем ученикам читать те книги, какие считаем нужным… Какие полезны им и приятны.
– Вы читаете на языке Немого Народа?
Золотой едва заметно запнулся.
– Нет. До сих пор не было надобности.
– А на языке гекса?
– Гекса пишут на всеобщем языке, отвратительно исковерканном.
– Согласен, – Развияр улыбнулся. – А еще они пишут свои гимны на коже врагов.
Золотой судорожно вздохнул. Он был бледен, странно бледен для своей расы – может быть, потому, что большую часть жизни провел под крышей, за письменным столом?
– Покажите мне варварские книги.
– Все?
– Все.
Библиотека была, как и все в Мирте, просторна, удобна, без привычной паутины и пауков Ча. Развияр следовал по проходу вслед за надменным Золотым; когда-то, страшно давно, он шел вот так же среди книг вслед за проводником, которому оставалось жить меньше трех суток. Он был тогда молод, и между жертвами Медному королю проходили века, тысячелетия, и не было ни нарастающего беспокойства, ни сводящей с ума уверенности: все тайны мира откроются сейчас, надо только переступить через себя и сделать последнее усилие…
– Здесь, – сказал библиотекарь.
Музыкантов было двое – оба очень молоды. Наверное, брат и сестра – девочка лет восемнадцати и мальчик, ее младший брат. Они играли слаженно, наверное, все детство провели за упражнениями; они играли скучно и без души: оба были поглощены ненавистью.
На инструменте девочки было восемь струн, четыре тонких и четыре басовых. Мальчик играл на двенадцати струнах. Его пальцы бегали по грифам, вышколенные годами упражнений, а в мыслях он убивал Развияра каждый миг – самыми изощренными способами.
Девочка переживала за брата – боялась, что он себя выдаст. Тем не менее руки ее не дрожали, и лицо – так она думала – оставалось спокойным.
Развияр танцевал с Яской.
В пустом зале со сверкающим черным полом, под аккомпанемент восьми и двенадцати струн они медленно кружили, обнявшись. Лукс сидел перед накрытым столом; на этот раз, угождая вкусам Развияра, повара не стали предлагать моллюсков. Лоснилась поджаристая корочка на огромном ломте жирного, сочащегося соком мяса, кружился пар над кольцами колбасы, но Лукс не прикасался к еде. Он наблюдал за танцующими, не выпуская из рук золотого бокала.
– Вино не отравлено?
– Нет. Зато у мальчика оружие спрятано в инструменте.
– Пускай.
– Почему они не решаются тебя убить? – вдруг спросила Яска.
– Боятся.
– Нет… среди них есть храбрецы… есть люди, похожие в своей дикости на Лукса… Хоть бы этот Илимар. Ты это знаешь не хуже меня…
Развияр промолчал. После последней принесенной жертвы он знал и понимал больше, чем Яска, великий маг.
