Уцелевшее яйцо огневухи застряло в расщелине у дороги. Личинка по-прежнему сидела на камне, и больше не оставалось сомнений, что она покорна Развияру. А он стоял перед ней, парализованный осознанием своей внезапной власти.
Добраться до Фер… За три дня – разве это возможно? Найти Арви и Лу, наказать их… Пусть контрабандистов давно нет в порту – перед глазами у Развияра они кричали в смертельном ужасе и падали, пораженные личинкой, и снова кричали и падали. Он и не подозревал, как глубоко в нем засело их предательство и как хочется отомстить.
Бежать… куда? У него всего лишь три дня. А до Мирте за три дня можно добраться разве что силой мысли…
Бежать! Не стоять!
Он сделал несколько шагов. Огляделся; карабкаться по склону, без тропинки, означало рано или поздно скатиться вниз и убиться на острых камнях… Дорога, по которой ходит караван с продовольствием – ниже… Как туда добираться – по трупам?!
Солнце, будто приклеенное, висело на том же месте небосклона. Над личинкой огневухи дрожал горячий воздух. Спотыкаясь, Развияр побежал вниз, надеясь выбраться к проезжей дороге…
Из-за четвертого поворота тропинки ему навстречу выбежали стражники. Не надзиратели – замковые воины, вооруженные мечами и пиками. Они выкатились волной; передние резко замедлили ход. Встали. Строй нарушился.
– Шуу, – выдохнул краснолицый человек в блестящем стальном нагруднике и с перьями на шлеме. – Ах, Шуу… Стоя-ать!
Развияр попятился. Личинка не шевельнулась.
Взгляд краснолицего быстро окинул поле боя, остановился на огневухе, метнулся к Развияру. Стоявший во главе отряда был воином и умел владеть собой, тем не менее, Развияр успел прочитать в его глазах ужас. Тот самый безысходный страх, который называют «страхом Шуу».
Краснолицый все знал о личинках и все быстро понял. Его жизнь оказалась в руках Развияра; между стражником и лютой смертью стояло мгновение – и капризная воля подростка-раба.
Те, что замерли за спиной человека в стальном нагруднике, тоже поняли это – спустя долгий миг.
– Охранять! – крикнул Развияр.
Одновременно взвились две или три стрелы. Личинка оказалась между стражниками – и своим новым хозяином. Стрелы канули в горячее марево над развернутыми крыльями и пропали без следа, только пепел просыпался.
– Назад! – крикнул краснолицый. – Отходи!
Это был момент для прорыва. Развияр ощутил его, услышал, как слышат удар колокола. Науськать огневуху на этих людей и по дорожке из пепла прорваться к свободе. Ну?!
Тропинка пустела. Стражники отходили вниз, за четвертый поворот, за каменную гряду. Удачный момент накатил и прошел. Развияр понял, что опоздал: краснолицый снова был хозяином положения.
– Значит, это ты разбил скорлупу, парень?
Спокойный, даже скучающий голос. Стражник давно знает ответ на свой вопрос. Тянет время, понял Развияр.
– Ты их видел? Зверуинов? Полулюдей?
Развияр молчал.
– Это зверуины, – повторил стражник настойчиво, будто Развияр сомневался. – Ты велел убить их? Молодец. Ты сообразительный, хорошо сделал. Мы тоже подстрелили двоих… Их было много, очень много. Хорошо, что ты велел личинке их убить.
Он говорил, не сводя с Развияра глаз, и отчетливо ждал чего-то. Чего?
Свистнула стрела. Развияр упал; стрела ударила в камень, чуть не поцарапав ухо. Наверное, стрелок торопился. Снова свист, тюкает в камень стальной наконечник…
Личинка огневухи взвилась, прикрывая Развияра. Ее прошили две или три стрелы, не причинив вреда. Развияр скатился с тропинки в щель между камнями – туда, где лежало второе яйцо. Оно совсем остыло; Развияр вжался в расщелину, пытаясь понять, откуда стреляют. Похоже, били отовсюду: стрелки окружили тропинку, пока стражник в стальном нагруднике хвалил Развияра за сообразительность.
Жить!
Подхватив каменный обломок, он что есть силы ударил по второму яйцу. Скорлупа треснула – глухо, безжизненно, и раскололась. В трещине, шириной в два пальца, показалась вторая личинка – остывшая, дохлая.
Яйца огневухи надо хранить в огне… На воздухе они остывают.
– Охраня-ать! – взвизгнул Развияр, когда еще две или три стрелы ударили в камень рядом с головой. Стражники били навесом, не видя цели.
Личинка повисла над ним, развернув крылья. Выстрелы прекратились. Развияр сидел, забившись в щель, как насекомое.
Впереди три дня и три ночи.
Солнце опустилось за горы, когда явился гонец из замка:
– Велено взять живым.
– Живым сам бери, – ответил незнакомый сварливый голос.
– Иди, повтори это властелину! Велено живым, в замок, сейчас!
– Мне самому жизнь дорога!
– Погоди, – вмешался начальник стражи. – Эй, парень, подай голос. Слышишь?
– Слы… шу, – хрипло выговорил Развияр.
Очень хотелось пить. Неподалеку шумел ручеек. Личинка сидела на камне над его головой – отвратительная, горячая, пахнущая дымом. На Развияра летели искры, прожигали старую рубаху, жалили кожу.
– Выйдешь – не тронем.
Развияр молчал.
– Эй, дурачина. Что делать-то будешь? Три дня и три ночи пройдут… Что с тобой станет, ты подумал?
– Не грози, – сказал Развияр. – Натравлю.
– Ах, ты так…
Сделалось тихо.
– Приказ слышали? – скучающим голосом спросил гонец.
Начальник стражи выругался.
– Слушай, парень. Нам жизнь дорога. И тебе дорога. Слышишь – властелин тебя зачем-то видеть хочет… живым. Лови свою удачу, малой. Ты не будешь науськивать – мы не будем стрелять.
– Выстрелите.
– Да ты глухой, что ли! Велено тебя не убивать!
– Погоди, – сказал Развияр. На миг задумался. Прокашлялся.
– Ты, тварь. Кто меня убьет – того убей сразу. Ясно?
Ожидать ответа от личинки не приходилось. Тем не менее Развияр был уверен, что приказ ей понятен и вполне выполним; все, кто его слышал, разделяли эту уверенность.
Помедлив еще, Развияр выпрямился. В ущелье лежали сумерки, а вершины гор еще ловили солнечные лучи. На тропинке, знакомой до каждого камушка, тесно было от стражников, стрелков и мечников.
– Рядом, – сказал Развияр личинке.
Личинка подобралась поближе; по ее крыльям бегали сполохи и тени, как по углям в костре. Он ненавидел ее и боялся, отвратительную, смертельно опасную тварь. И только благодаря ей был еще жив – пусть ненадолго.
– Ладно, ведите.
И, уходя, успел в последний раз посмотреть на ущелье с его зубцами и провалами, с развевающимися лентами водопадов.
Впервые в жизни Развияр оказался в верхних ярусах дворца. Здесь горели факелы, шелестел ветер в ажурных балконных решетках, струились ручейки, падая в чистые каменные
