детей рожала… Аальмар…
– Аальмар, – прошептала девочка, засыпая.
…За полночь пошли провожать.
Ее несли на руках; изредка разлепляя веки, она видела белый снег под черным небом, серебряный след полозьев, и факелы, факелы, огни, светло, но не как днем, а по-особому, огненно, празднично, и в каждом дворе стоит снежный заяц большой или маленький, худой или толстый, а у одного была поднята лапа, и в ней зажата елочная ветвь…
Она вдыхала морозный воздух, и, вылетая обратно из ее ноздрей, он разделялся на два белых, ровных, клубящихся потока.
И единственное сожаление: жаль, нет рядом Аальмара…
Школяр долго и сосредоточенно морщил нос; наконец Игар добавил ему еще два монеты:
– Ти-ар… Коли вернешься с уловом – вот… – он вытряхнул на ладонь оставшиеся деньги, ослепляя школяра золотым блеском. – Где живет, какого сословия… Но если скажешь, негодяй, кто тебя послал – убью!
Он хотел показать для верности нож – но передумал. Противно.
Школяр мигнул; это был, без сомнения, очень храбрый и очень жадный подросток. Девять из десяти его ровесников ни за какие деньги не отправились бы в управу со столь непростым поручением; правда, Игар не исключал, что школяр еще и хитер. Он уже получил достаточно, чтобы преспокойно уйти и не вернуться, или, скажем, навести стражу на странного оборванца, сыплющего золотом… Впрочем, это Игар уже завирается. В обличье щуплого школяра – воплощенное коварство!.. Эдак скоро придется шарахаться от фонарных столбов и бродячих собак…
Школяр ушел. Игар обещал ждать его в трактире – но вместо этого устроился на траве за пыльными кустами, откуда отлично были видны и вывеска, и порог, и дверь. Если школяр вернется не один – что ж, будет время перемахнуть через забор и уйти…
Он лег, положив голову на локоть. Ожидание изводило, как зубная боль; ожидание перекрыло даже тошноту, накатывающуюся всякий раз, когда перед глазами появлялось перепачканное кровью лицо торговца. Проклятые деньги… Проклятые…
А потом, в полусне, он принял легкое и веселое решение: освободить Илазу и покончить с собой. Разом скинуть этот груз, убить воспоминания, наказать преступления – прошлые и будущие… Потому что в будущем их больше. Потому что самое страшное его преступление еще впереди – он должен… привести Тиар, отдать незнакомую женщину на страшную смерть…
Он провалился в сон без сновидений – и проснулся оттого, что по лицу его полз зеленый клоп- черепашка. Тень от кустов сделалась длиннее; у входа в трактир лениво обменивались руганью два подмастерья, в одном из которых Игар с удивлением узнал Величку. Вездесущий, гад…
Сон нагнал на Игара какую-то особенную безнадежную тоску – ведь все наверняка напрасно. Тиар сменила имя; откуда ей взяться в этой переписи, если она больше не Тиар, или если она живет в другом городе, или в глухом селе, куда переписчики не добрались?..
В переулке загрохотали башмаки. Школяр-посланец, сияющий и возбужденный, вылетел на перекресток, пыля, как целый табун; Игар напрягся. В душе его сшиблись надежда и страх разочарования; он сидел на траве, успокаивая дыхание и убеждая себя, что, какой бы ни была принесенная школяром весть – она поможет ему в поисках. Она продвинет его вперед, хоть на волосок, но продвинет…
Тем временем случилось так, что на пути запыхавшегося подростка, направлявшегося к трактиру, обнаружился Величка. Либо школяр знал его раньше, либо просто прочитал нечто на его задумчивом дряблом лице однако шаги Игарова посланца замедлились, он резко вильнул в сторону, намереваясь обойти преграду как можно дальше; губы Велички сложились в ухмылочку, и уже в следующую секунду школяр, выкрикивая что-то негодующее, вырывался из цепких загребущих рук.
– Вот совесть всю и высосала… Жаба-то…
Величка обернулся так, будто пониже спины ему впилось раскаленное шило. Школяр тут же оказался на свободе; Игар некоторое время наслаждался страхом, явно проступившим на одутловатой физиономии подмастерья, а потом развернулся и с удовольствием врезал по бледной, податливой скуле. Не применяя науку Разбивателя – зато от души.
На окраине улицы не мостились. Даже эта, людная, основная дорога, по которой ходили друг к другу в гости город и предместье. Сотни ног поднимали тучи пыли, здесь же возились ребятишки и куры, сквозь гомон время от времени орали петухи; Игар шел медленно, и потому его часто толкали.
Школяр честно выполнил поручение.
Игар нашел ее. Он нашел ее, он нашел; теперь он должен обмануть ее так, чтобы она не почуяла обмана. Он должен быть изворотливым, как лис – вместо этого мозги его ворочаются натужно, будто чулки, набитые песком. Наверно, вот эти зеленые ворота… А может быть, следующие?.. Школяр взял причитающиеся монеты и наотрез отказался идти с Игаром в качестве проводника. Школяр в меру храбр, в меру осторожен, однако не похоже, чтобы он открыто врал…
Женщина, по пояс высунувшаяся из окна второго этажа, неопределенно махнула рукой:
– Тиар?.. А, ты про эту… Дак она Диар, сдается… Там она, снова небрежный жест. – По улице пройди, она вечно у ворот сидит… Сразу увидишь, – во взгляде, которым она провожала Игара, скользнуло выражение, которого он не мог понять.
Через полквартала Игар увидел.
Дом стоял в череде таких же, не богатых и не особенно бедных строений; у ворот помещалось странное сооружение, низкое, на колесиках, с длинной оглоблей, как у ручной тележки. На тележке сидела женщина.
Впрочем, слово «сидела» не вполне соответствовало ее положению; рваная юбка была поднята неприлично высоко и закреплена на груди булавкой – чтобы проходящие видели страшные, короткие культяпки ног. Из дыр, оставшихся на месте оторванных рукавов, выглядывали культяпки рук, отрубленных чуть не по самые плечи. Темные волосы были коротко острижены и топорщились прядями. Лицо сидящей казалось лицом статуи чистое, правильное, спокойное; на Игара смотрели внимательные, с прозеленью
