слышалось возмущенное кудкудахтанье девчонка вылавливала следующую жертву.
Выслушав вопрос, женщина некоторое время просто стояла и смотрел – без всякого выражения. Потом повела плечами, будто от холода:
– А… зачем тебе? Ты откуда знаешь вообще-то?
Игар молчал. Он слишком привык, что дальше пожимания плечами дело не шло; он добрался наконец до настоящего – и, оказывается, не готов к разговору. Он до сих пор не может поверить: здесь знают Тиар? Ту мифическую Тиар, о которой он до сих пор не нашел и весточки? Значит, она в самом деле существует, ее можно найти?!
Женщина нахмурилась:
– Ты ведь… Не от мужа ее? Не из его родни, нет?
Он понял, что следует ответить отрицательно, и с готовностью замотал головой, в то время как внутри заметались новые вопросы: муж? Ее муж? Почему скрут не сказал о нем ни слова?
Глаза женщины сделались выжидательными; Игар понял, что она не скажет ни слова, пока нежданный гость не объяснится.
– Я ищу ее, – сказал он просто. – Год назад мы виделись… А потом расстались. С тех пор я ее ищу.
Просто и незамысловато; незатейливая любовная история, которая, впрочем, может вызвать у этой женщины совершенно неожиданную, парадоксальную реакцию.
Глаза ее чуть изменились. В них появилось непонятное ему выражение:
– Так… За пять лет, почитай, первая весть, что жива…
Игару стало стыдно за свой обман.
Женщина снова передернула плечами:
– Здесь ее не ищи. Где искать, не знаю. Здесь ее двадцать лет как не было; как он ее увез, так и…
Игар сглотнул. Надо спрашивать; кто боится сделать шаг, никогда не угодит в капкан. Кто боится сделать шаг, ни на полшага не продвинется…
– Кто увез?
Женщина удивилась. Подняла брови:
– А… Ну да,
Игара будто дернули за язык:
– И вы отдали?
Глаза женщины сразу отдалились. Стали холодными, как снег:
– Старики отдали. Тебе-то что?
– Ничего, – быстро сказал Игар. –
– …Мама!..
Под дубовой колодой билась безголовая курица. Кровь хлестала на землю, на траву, на юбку Игаровой собеседницы, на платье перепуганной девчонки с топором наперевес:
– Мама… Не удержала…
Безголовая курица била крыльями, не умея взлететь.
Родня была большая, однако родителей Тиар давно не было в живых. Нынешний глава семьи, мрачный старик в редкой, какой-то пегой бороденке, терпел его вопросы недолго:
– Иди-ка… Не знаем мы… У соседей вон спрашивай…
Имя Тиар было по какой-то причине ему неприятно. Прочие родичи а Игар так и не понял до конца, кем они приходятся друг другу и кто они по отношению к Тиар – рады были помочь, но почти ничего не знали.
Женщина, резавшая кур, приходилась Тиар родной сестрой. Когда десятилетнюю Тиар увезли из родного дома, сестре ее исполнилось тринадцать; Игар видел, как в какую-то секунду жесткие глаза ее увлажнились, а рука сама собой принялась теребить деревянное ожерелье на шее. Девочка, ее дочь, упустившая курицу, оказалась удивительно глупой для своих лет; впрочем, она-то уж точно не помнила Тиар. Не могла помнить.
Какой-то лысоватый крепыш с испитым добродушным лицом говорил о Тиар много и охотно – она-де и умница была, умнехонькая такая девочка, и добрая, кошки не обидит, и работящая… Забывшись, он говорил о Тиар как о девице лет семнадцати, но, когда женщина с украшение на шее одернула его, ничуть не смутился.
Игар уже уходил, изгоняемый стариком; непонятное побуждение заставило его обернуться от ворот.
В настежь распахнутых дверях стояла Тиар. Девочка лет девяти-десяти – в домотканом платьице до пят и таким же, как у женщины, деревянным ожерельем на тонкой шее. Волосы девочки были не заплетены и лежали на узких плечах – темные с медным отливом. Девочка нерешительно, как-то даже испуганно улыбнулась Игару.
Закрылась тяжелая дверь.
Илаза чуть передохнула. Искоса глянула на высокое солнце, прищурилась и замотала головой. Волосы лезли в лицо; лоб покрыт был потом, и то и дело приходилось непривычным крестьянским движением