– А слева?
– Какая разница?
– Может, я сама пойду? – предложила я несмело.
Он тут же с облегчением сгрузил меня на мостовую. Я заковыляла, спотыкаясь и цепляясь за его локоть, а он и сам, кажется, едва держался на ногах.
Город будто вымер. Редко-редко светились огоньки в окнах. В темноте шипели фонтаны. Горбатые мостики оказались очень неудобными – слишком крутыми, слишком скользкими, а некоторые еще и без перил.
Когда я почувствовала, что вот-вот упаду, Гарольд остановился и еще раз повел посохом.
– Ну?
Он молчал. Я и сама чувствовала, что ночь вокруг нас сжимается враждебным кольцом.
– Меня надо убить, – сказал Гарольд похоронным голосом. – За то, что я такой болван.
– Нас окружили, да?
Гарольд ударил в мостовую посохом. Как тогда, в «Хрустале», из навершия вырвался луч и высоко в темном небе взорвался синими искрами. Это было похоже на фейерверк, только беззвучный и бесконечный: искры кружили, как стая голубей, меняли цвет с сине-фиолетового через желто-зеленый к темно-красному и обратно. Я разинула рот: сколько видела салютов, но такого – никогда!
По всему городу прошел будто ветер. Захлопали ставни. Засветились свечки. Кажется, Гарольд сделал что-то по-настоящему значительное – но при этом потратил последние силы. Засопел, навалился на посох, как древний старик: казалось, выдерни у него опору – упадет.
– Ленка…
– Что?
– Прости меня. Ты хороший товарищ…
Он говорил, будто прощался навеки. Честно говоря, в этот момент я сильно струсила.
– Эй-эй! Мы бежим – или как?
– Нам некуда бежать…
Я огляделась. Искры в небе гасли одна за другой. Справа был тупик – улица упиралась в каменную стену. Слева – кривенький переулок с далеким огнем в глубине. Улица уходила вперед, в полумраке там угадывался мостик, и что за мостиком – не было видно. А сзади приближались шаги, мерцали огни – будто люди несли свечи в руках или, к примеру, фонари.
– Сюда…
Волоча за собой едва живого Гарольда (откуда только силы взялись?), я кинулась в переулок. Поворот, еще один поворот – и снова тупик. На этот раз дорогу преградила стена, сложенная из серых гладких валунов. По стыкам, замазанным глиной, скатывались струйки воды – здесь пробивался ручей.
– Приехали…
Я оглянулась. За поворотом не было видно огней, но я точно знала, что они там. Наши преследователи, кем бы они ни были, уже свернули в переулок, и бежать теперь на самом деле некуда.
– Дай мне посох.
– Что?
– Учи меня, как драться посохом! Должно же быть какое-то заклинание. Молнией их поразить, ослепить хотя бы. Давай учи!
– Это высшая боевая магия!
– А я маг дороги! И я… я хочу вернуться домой!
Гарольд сидел на земле. В темноте я не видела его лица. Он сопел.
Уже можно было разобрать грохот башмаков и приглушенные голоса.
– Значит, так, – сказал Гарольд спокойно и немножко сварливо, как он обычно со мной говорил. – Урок первый. Поражаем врага боевым заклятием. Возьми посох двумя руками, навершие – вперед, на врага. В животе, на месте солнечного сплетения, почувствуй горячий клубок – это твое желание остаться в живых и вернуться домой. Усилием воли сожми клубок потуже, подними вверх, в грудь, через сердце и левую руку передай в посох, он усилит твою волю… И выбрасывай вперед, врагу в лицо!
В этот момент из-за поворота показались огни. Это были факелы – лоскуты огня на палочках. В их свете я увидела синие рожи, здорово изрезанные, исполосованные хрусталем. Блестели зубы. Блестели клинки. Один «вампир» держал перед собой какую-то штуку, кажется, арбалет…
Я ощутила, что у меня в животе действительно ворочается тугой горячий клубок!
Не знаю точно, где у меня сердце. Мышцы живота заболели; усилием воли я подняла клубок в горло, поперхнулась, снова уронила вниз, подняла на этот раз правильно – почувствовала, как затрясся посох в руках. Левая ладонь сделалась горячей, а правая – ледяной. И вот когда самый главный синелицый поднял свою стреляющую штуку – я плюнула ему в лицо огнем из посоха.
Бабах!
Перед глазами на мгновение сделалось белым-бело. Меня швырнуло к стене. Я стукнулась затылком, но посоха не выпустила. Свободной рукой протерла глаза: видят ли?
Враги в переулке исчезли. На земле валялись два факела, валялись и горели.
Вз-з! – просвистела стрела. Тюкнулась в камень за моей спиной.
– Ложись! – крикнул Гарольд. Я упала на землю рядом с ним. Перекатилась на правый локоть, выставила посох перед собой.
– Они вернутся, – сказал Гарольд.
– Пусть возвращаются! – хвастливо предложила я.
Ох, напрасно я хвалилась. Второй раз поразить врагов у меня не вышло – посох только плюнул синими искрами. Враги, правда, отшатнулись, но тут же снова перешли в наступление. Их было пятеро или шестеро. Они подобрались так близко, что я почувствовала их запах – отвратительно кислый, вонючий дух.
Неужели я никогда больше не увижу маму?!
Неужели не вернусь домой, не стану наряжать елку с Петькой и Димкой?
Посох выбросил сноп огня – конечно, не такой сильный, как в первый раз. Но и враги на этот раз были ближе. Обожженные, они завопили, заругались на непонятном языке и отступили за угол.
– Гарольд, ну чего они пристали? Что им от нас надо?!
Мой учитель не отвечал. Только вздыхал тяжело и с присвистом: как будто и дышать ему было трудно. Я прицелилась.
Теперь я знала, как выталкивать огонь из посоха. И знала, как много сил на это требуется. И чувствовала, как с каждым «выстрелом» меня становится все меньше и меньше. Я будто таяла, худела и слабела. Глаза слезились, плохо видели, приходилось полагаться на слух. Враги старались двигаться бесшумно, но битый камень под их подошвами скрипел со страшной силой.
Бабах!
Успели увернуться. Отскочили за угол.
Бабах!
Один, кажется, упал. Другой ругается. Значит, попала.
Уйдут они когда-нибудь?!
Бабах!
Я видела, как огненная струя вырывается из посоха. Как летит, освещая землю и даже низкие облака. Но вместо того, чтобы ударить во врага, мой огонь вдруг отразился, будто от зеркала, и ровной струей ушел вверх, в небо. А посох в руках затрясся, задергался, затрещал – и вдруг переломился пополам!
– Ай! Гарольд! Ай!
– Тихо, Лена, – донесся из переулка знакомый голос. – Свои.
И я увидела Оберона.
По рассказу моего учителя выходило, будто лучшее, что может сделать сейчас король, – отрубить ему, Гарольду, голову при большом стечении народу – или хоть при малом, лишь бы поскорее. Оберон слушал его так серьезно, что я испугалась: а вдруг сейчас возьмет да и отрубит?!
Гарольд брал на себя вину в том, что пошел, как дурачок, со старым знакомым в трактир, дал себя
