– Разрешите не согласиться с вами, Дэмлер, – вступил в спор Кольридж. Он говорил менторским тоном и своей яйцеобразной головой и греческим носом напоминал изваяние. – Мастерство писателя – это все. Моя тема часто вызывала неприятие у некоторых читателей, но манера письма всегда обеспечивала мне широкий круг почитателей.
– Для поэта форма важнее содержания. Поэзия должна быть лиричной, музыкальной. Поэты, часто специально не дают очень существенную информацию, чтобы не отвлекать внимание читателя от формы. Но серьезный романист не может позволить себе не сказать важного, он должен говорить о существенных вещах, это главное. Мастерство выражения для прозаика – только верхняя часть торта, его декоративная часть.
– Но писательница, автор-женщина, не пишет ради серьезных идей, ее обычно занимает интересная интрига.
– Как, разве у писательниц не бывает серьёзных тем? – Дэмлер устремил вопросительный взгляд на Пруденс. Она сдвинула брови и готова была вступить с ним в поединок.
Дэмлер уловил неудовольствие мисс Мэллоу и некоторое время вел себя вежливо по отношению к участникам спора, как вдруг заметил, что Ашингтон покровительственно похлопывает Пруденс по руке, а та спокойно принимает его снисходительный жест. Дэмлер резко поднялся, как раз в тот момент, когда мистер Пайти собирался рассказать ему о последнем заседании парламента, и подошел к Пруденс.
– Хотел узнать, Пруденс, каково ваше мнение о первом акте моей пьесы, – спросил он, как бы невзначай назвав ее по имени, чего он никогда раньше не делал в присутствии посторонних. – Как странно расставлены стулья в этой комнате, словно нарочно, чтобы разделить присутствующих на мелкие группки собеседников.
– Мне нужно посмотреть, готов ли обед, – сказал Ашингтон и удалился, недовольный вторжением, бросив на ходу:
– Полагаю, милорд, что вам угодно занять именно это место.
– Вы проницательны, доктор, – ответил Дэмлер и сел рядом с Пруденс.
– Ваш первый акт вы сегодня сыграли, когда появились в этом доме, милорд. Как и все последующие акты, он был неудачен. Что на вас нашло?
– Я говорил о Шилле и Могуле.
– Прекрасно понимаю, о чем вы говорили, ц надеюсь, что поняли меня не хуже.
– Какая скука нас сегодня ожидает. – Дэмлер окинул гостиную мрачным взглядом. – Кольридж ждет удобного случая, чтобы прочитать нам лекцию о своих новых воззрениях на литературу. А эта длинноносая Берни осаждает каждого, кто может ей быть полезен. Что касается вас и Ашингтона…
– Не продолжайте, его мать может услышать.
– Мне безразлично, пусть слушает. Я не потерплю, чтобы вы подлизывались к нему, это отвратительно.
К счастью, всех пригласили к столу. Ашингтон подскочил к мисс Мэллоу и подал ей руку. Дэмлеру ничего не оставалось, как предложить руку его матери, с другой стороны ее поддерживал мистер Пайти. Незнакомая Дэмлеру леди, некая мисс Гимбл, оказавшаяся глухонемой родственницей хозяев дома, направилась в столовую без сопровождения.
За столом сразу же завязался профессиональный разговор. Его начал Кольридж, уже в который раз решивший просветить общество по поводу того, как они с Вордсвортом пришли к мысли модернизировать поэтический стиль. Мисс Берни приветствовала его рассказ восторженными аплодисментами, отдав вслед за тем дань Дэмлеру, когда признала, что в своих «Песнях издалека» он сделал еще один шаг в этом направлении.
Однако после ее похвал общество разделилось. Ашингтон признавал только классические традиции и заявил, что не приветствует пренебрежения к классической форме со стороны современных поэтов.
– Если вы имеете в виду меня, – прервал его Дэмлер, – то от вашего внимания не должно ускользнуть, что я следую классической рифме Поупа.[10]
– Мы говорим о разных вещах, я о яблоках вы об апельсинах, – возразил Ашингтон. – Поуп был ученым, философом. У него была классическая тема, он не рассказывал невероятные истории о кругосветных путешествиях.
– Вы хотели сказать, что имели в виду гнилые яблоки? – не унимался Дэмлер. – Для меня новость, что мое путешествие принимается за плод воображения. Мне казалось, что оно происходило реально, с реальными участниками. Для доказательства могу продемонстрировать свои шрамы.
– Что касается вымысла… – примирительно заметил Кольридж и напомнил, что писал «Кубла Хан» в состоянии наркотического опьянения, под влиянием паров опиума, чем объясняются бредовые идеи этого произведения.
Общество перешло к обсуждению опиума, его положительных и отрицательных сторон. Этой темой благополучно завершилось первое блюдо.
Когда подали второе, тема разговора изменилась. Ашингтон был поглощен тем, что выбирая для Пруденс лучшие креветки и заботливо подкладывал их ей в тарелку. Наблюдая за ним, Дэмлер снова перешел к литературе, но на этот раз говорил с большей запальчивостью.
– Что вы думаете о Шелли? – начал он, зная, что для Ашингтона это имя равносильно красной тряпке для быка.
– Подлец и мошенник, – взвился Ашингтон. – Его нужно выслать из страны или засадить в темницу. Развращает женщин, соблазняет девиц и проповедует атеизм и анархию… Предполагаю, что вы, Ваша Светлость, в восторге от него?
– Угадали. Мне он действительно очень симпатичен, – согласился Дэмлер, с удовольствием предвкушая поединок.
– Что именно вас привлекает в нем, его отрицание Бога или проповедь свободной любви?
