останется, что держать ответ перед разъярённым Черно…
Разговор двух названных сестёр длился почти час, и после него Алана повеселела, стряхнула сонное оцепенение, без капризов согласилась ехать; Танталь тоже пребывала в хорошем настроении, и, заглядывая ей в лицо, я понял почти с ужасом, что моя юная жена так ничего ей и не открыла.
— Мы ведь вернёмся сюда? — спросила Алана полчаса спустя, когда мы вдвоём стояли на стене, провожая за горизонт красное холодное солнце. — Ты ведь не можешь отказаться… ведь он обещал избавить тебя от Приговора. Разве ты можешь отказаться от его помощи?
Я помрачнел.
Не далее как сегодня утром я уединился со своим деревянным календарём и вычеркнул иголкой все эти суматошные прожитые дни; дни, проведённые в поисках Аланы. Дни, проведённые в подвале, в цепях, и множество других, не столь примечательных, но всё равно уже прожитых, ушедших, всё…
Алана пошатнулась; я испуганно поддержал её под локоть. Она вышла на воздух впервые за последнюю неделю, немудрено, что у неё кружится голова…
После путешествия в Преддверье «обыкновенный маг» надорвался бы. А пятнадцатилетняя девчонка?!
Взрыв ненависти к Черно заставил меня судорожно сжать зубы. Аланина слабость, Аланина бледность; мне воочию представилась картинка: ухмыляющийся Черно укладывает безвольное тело моей жены, укладывает, будто мостик, через расщелину, преспокойно ступает ей на спину, идёт по плечам, по голове…
— Что ты так смотришь? — слабо улыбнулась Алана.
— Он использовал тебя, — сказал я глухо.
Её передёрнуло; я испугался снова, быстро обнял её за плечи:
— Что с тобой?!
— Использовал, — проговорила она через силу. — Мерзкое слово. Они его тоже… говорили… комедианты.
Я прижал Алану к себе. Угрюмо глянул на солнце, уже навалившееся на горизонт своим красным недобрым брюхом. Так злобно взглянул, как будто это солнце было во всём виновато.
— Алана… Больше тебя никто не тронет. Никогда в жизни. Я клянусь…
Налетел холодный ветер, заставил меня подавиться клятвой и мучительно закашляться.
Как там говорила о Черно Да Скоро та старушка-колдунья? «У него не то что совести — подсовестка мелкого нету»? У меня, выходит, тоже нету подсовестка. Что за клятвы такие — после всего, что Алана обо мне знает?!
— Мы вернёмся потом? — упрямо переспросила моя жена.
— Алана, — пробормотал я хрипло. — А почему ты не сказала… Танталь… почему не рассказала… правду?
Ветер налетел снова; завтра тоже будет ветер, и, возможно, со снегом. Как мы только поедем — в такую погоду?
Алана судорожно вздохнула. Вцепилась в мой рукав:
— У меня голова кружится… Мне бы лечь, наверное… Пойдём.
На другой день племянник Итера принёс ошеломляющую, по его мнению, весть: в деревню пришли комедианты! Две повозки, вечером дадут представление во дворе трактира, а если много денег насобирают, то и на завтра останутся…
— Нищая труппа, — усмехнулась Танталь в ответ на известие. — Все, кто поблагополучней, зиму в городах зимуют… это же надо — в морозы по дорогам таскаться!..
Я промолчал.
Две повозки…
Я не верил в совпадения, но верил в судьбу.
Можно было бы прихватить с собой двенадцать выкормышей Солля — узнав, в чём дело, они помогли бы мне с радостью… Но я отбросил мысль о чужой помощи. Прошлый раз мне хватило одной шпаги — теперь же я облачён ещё и властью: как ни оскудел род, а моих прав здешнего властителя никто пока не отменял…
— О чём вы думаете? — спросила Танталь с беспокойством.
Алана спала. Последнее время она почти постоянно спит, и это нравится мне всё меньше и меньше…
«Использовал. Мерзкое слово»…
— Ретано… Что случилось?!
Вероятно, на лице моём проступила совсем уж зверская ухмылка. Сладострастная в своей жестокости. Привезти мерзавцев в замок…
— Пойду поглядеть на представленьице, — сказал я голосом белого ягнёнка. — Люблю… театр. Всей душой.
Танталь нахмурилась:
— Ретано… Ты… вы умом рехнулись, по-вашему, это ТЕ САМЫЕ?!
Я счастливо улыбнулся.
— Я пойду с вами, — сказала она жёстко. — Я и Аген, мы…
Вероятно, выражение моего лица оказалось красноречивее слов, и потому Танталь не закончила фразу. Осеклась; пробормотала миролюбиво:
— Ладно. Я одна… можно?
— Знаю, что вы тоже любите театр, — сказал я ещё более нежно. Прямо-таки проблеял.
Мы явились в посёлок за час до заката; приготовления к спектаклю были в самом разгаре. Две повозки стояли впритык, одна, лишённая полога и с опущенными бортами, превратилась уже в подмостки. Высокий, хорошо сложенный мужчина неторопливо вбивал гвозди, собираясь, по-видимому, навешивать занавес; он был обращён к нам спиной — я сам почувствовал, как хищно раздуваются мои ноздри. Это был тот, бастард, подавшийся в комедианты, но не растерявший умения обращаться с ножом. Тот, что бил втихую…
Прочих не было видно, но из второй повозки явственно доносились голоса; я глянул на Танталь. Моя спутница была странно сосредоточена, как будто ей предстояло ответить на трудный вопрос, и от ответа зависела жизнь.
Я сжал губы. Тяжёлой походкой властелина двинулся по направлению к повозкам, и ранние зеваки, понемногу заполнявшие двор, метнулись кто куда. Наверное, я выглядел эффектно.
Бастард всё бил и бил молотком, не подозревая, какие чёрные тучи сгущаются в этот момент над его красивой головой. Танталь — я слышал — спешила следом за мной; одним движением я вскочил на подмостки, телега качнулась, трудолюбивый комедиант наконец-то отвлёкся от своего занятия, вздрогнул и обернулся.
Судьба приготовила мне неприятный сюрприз. Это был не бастард; смазливый мужчина лет двадцати пяти, черноволосый, с манерным лицом избалованного дамского любимца, прямо-таки на лбу написано — «комедиант»…
Я сжал зубы. Под пологом второй повозки возились тени; мне слишком не хотелось верить в ошибку, потому я оскалился:
— Где хозяин? Живо!
Комедиант привык, по-видимому, к внезапным появлениям всякого рода самодуров. Слово «власть» не было для него пустым звуком, а потому он поспешно изобразил поклон и даже изящно махнул молотком — будто шляпой:
— Там, благородный господин, в повозке… Мы всего лишь смиренные комедианты. Мы исправно платим налоги…
Я оттолкнул его — в конце концов его не было среди обидчиков Аланы — и грубо рванул занавеску, прикрывающую вход под размалёванный полог.
Затрещала, разрываясь, ткань. Охнула за моей спиной Танталь — как, и она взобралась на
