— Вы ошиблись, милейший. — В голосе, который я слышал раньше, прорезались ледяные нотки. — Здесь Я представляю власть, и неподчинение дорого вам обойдётся… Велите своим людям бросить оружие.
— Дорогу полковнику Соллю! — взревел широкоплечий, и тогда я вспомнил его имя: Аген.
Светлое Небо?! Ты пришло ко мне на помощь, или это власть Судьи, обеспокоенного, как бы его авторитет не пошатнулся и осуждённый не смылся раньше, чем исполнится Приговор?..
Лица князя Сотта я не видел и не мог определить, говорит ли ему о чём-то имя полковника Солля. Но если он и замешкался, то лишь на секунду.
— Во-о-от тебе!
Жест был крайне неприличный, зато исполненный с размахом и вкусом. Нет, мне только показалось, что князь повзрослел, — сейчас он казался распоясавшимся, балованным мальчишкой. Из тех, кто мучит животных, а то и людей на заднем дворе отцовского замка…
И я уже совсем уверился было, что на сопляка сейчас падут заслуженные розги, — когда сквозь кровь, заливавшую глаза, вдруг рассмотрел, что пришедших с Соллем всадников было всего-то пять или шесть.
Боеспособных головорезов теперь уже не двадцать — тут я постарался, но всё равно больше, много больше, а Соллевы выкормыши, как ни крути, всего лишь юнцы… даже Аген…
Значит, я опять виноват.
В свою собственную переделку я втянул ещё и Солля; какого пса он явился сюда именно сейчас, приезжал бы наутро… когда всё было бы кончено…
Не раньше, не позже — почему он появился именно сейчас?!
Темно.
Мне в лицо плеснули воды.
Я лежал уже не на черепице — нет, подо мной были, кажется, доски; я лежал на полу, сапоги столпившихся вокруг людей казались огромными, зато головы, обращённые лицами ко мне, слишком маленькими, с кулачок. И я никого не мог узнать.
Я дался в руки князя — живым?!
Ужас помог мне быстрее прийти в себя. Я дёрнулся и сел было, но слабость взяла своё, и я стукнулся бы затылком, если бы несколько рук не подхватили бы меня за плечи.
Очень мило со стороны головорезов.
Огромные сапоги расступились. Голоса гудели, болезненно отдавались в затылке; я дотянулся рукой до пояса, но, конечно же, никакого оружия не нашёл.
Владелец новых, явившихся из ниоткуда сапог наклонился, опустился на колени; его лицо приблизилось, перестало быть маленьким и плоским. Мокрый лоб, прилипшие к вискам светлые пряди, серые глаза.
— Эгерт, — сказал я хрипло.
Он о чём-то спросил. Я не расслышал — в ушах шумело, но догадался. А о чём он мог ещё спрашивать?
— Трактир… К северу, прямо по дороге, не сворачивая. Час пути. Там…
Мне казалось, что я говорю громко и внятно, но он переспросил раза три.
Р-рогатая судьба, а где князь?! Они что, затоптали его? Заплевали? Закидали шапками?!
Меня подняли и усадили в кресло. Дали воды; пристроив голову на подушке и сладив с головокружением, я разглядел, что дело происходит в большом обеденном зале. Князь — вот он! — сидел в углу, руки его были безжалостно скручены за спиной, нос разбит, а лицо, как ни странно, носило на себе печать оскорблённой девственности. Рядышком, небрежно прислонившись к спинке кресла, стоял один из ребят Солля; в суматохе — а по залу метались повара и слуги, постояльцы и сам хозяин — я то терял князя из виду, то снова встречался с ним взглядом.
Взгляд был обиженный. «Ну и чего ты ко мне привязался?!»
Я с трудом повернул голову; столы были сдвинуты, на них кто-то лежал… нет, живой, ведь перепуганные служанки втроём перевязывали ему шею и грудь, а мертвецу ведь перевязка без надобности.
Я перевёл взгляд.
Нечто, накрытое плащом. Четыре ноги в грязных сапогах; да, тут уже дело решённое…
Солль вполголоса отдавал распоряжения. К нему подошёл Аген — странно сутулый, непривычно бледный; полковник что-то ему сказал, Аген сгорбился ещё больше — кажется, в голосе полковника скользнул упрёк.
Дорого же обходится Агену тот его давний просчёт. Как же, отпустили госпожу Алану с мужем, а госпожу Танталь с комедиантами — ненадолго ведь отпустили, на недельку, а вон как обернулось…
Пёс р-раздери, как они ухитрились угомонить эту банду? Или Эгерт выучился магии? Или не врут горожане, болтая, что господин Солль — ну прям-таки гениальный полководец?!
Солль ещё что-то сказал — Аген вытянулся, кивнул кому-то из своих, поспешил к двери; дверь распахнулась раньше, чем он коснулся ручки.
На пороге стояла Танталь. Алана выглядывала из-за её плеча; я выдохнул сквозь сжатые зубы.
Не знаю, что они подумали. Суета и вооружённые люди, возбуждённая болтовня слуг о каком-то побоище — и я, с заскорузлой от крови мордой, в кресле на подушках, будто раненый, но пленный король…
Первый взгляд — я поклялся бы — искал меня. Удостовериться, что жив.
Следующий взгляд — на юношу, своими широкими плечами перегородившего дорогу обеим дамам:
— Аген?!
И только с третьего взгляда Алана заметила отца, а Танталь — названого свёкра.
— А-а-а!!
В мгновение ока моя жена из взрослой дамы превратилась в расхристанную девчонку, кинулась, едва не сбив с ног хозяина, вцепилась, повисла на шее у Эгерта. Секундное замешательство; Танталь глядела на эту сцену остановившимися глазами, но ни капли умиления не было в её взгляде, я успел подумать, что приоткрытый рот делает её лицо одновременно загадочным и глупым. Как будто она репетирует новую роль…
— Где Тория?
Все, находившиеся в тот момент в зале, разом обернулись на голос бывшей актрисы.
— Эгерт, где Тория? Ты… оставил её одну?!
Да, он услышал Танталь. Он понял, что к нему обращаются с помощью магического устройства, — и призыв был такой отчаянный, что он ни на секунду не усомнился, что слышит крик о помощи. Танталь была в смертельной опасности, Танталь звала его; вот уже много лет он не оставлял Торию, но теперь, поколебавшись, решился.
С женой остались слуги, сиделки и стражи. Тория не будет нуждаться ни в чём — в то время как Танталь, возможно, на краю гибели.
Со дня, когда двенадцать спутников Танталь вернулись понурые, с робким вопросом, не опередила ли их госпожа, — с того самого дня Эгерт не находил себе места. Люди, которым он привык доверять, подвели его. Люди, которых он любил, — родная дочь и названая, — исчезли в никуда; Агену тяжело было признаваться, но он победил себя и рассказал обо всём в подробностях, и, вообразив Танталь и Алану, странствующих среди зимы в повозке комедиантов, Эгерт молча ушёл к себе и два дня не желал никого видеть.
Впрочем, нет. Человек действия, Эгерт Солль первым делом велел седлать коней. И только потом пришло наработанное годами, воспитанное жизнью хладнокровие — дитя поражений, а поражений в жизни Солля было немало.
Но всё же меньше, чем побед.
Ни Аген, ни кто-либо другой из вернувшегося отряда не мог внятно объяснить ему, откуда взялся
