– Если эта тварь приблизится ко мне, я пристрелю Мередит, – взвизгнул он.
– Принц! – Шеннон поднялась на ноги, встала между собакой и французом. – Сидеть!
Волкодав припал к полу перед прыжком, потом сел. Казалось, он понял грозившую Мередит опасность, или просто подчинился хозяйке.
– Хороший мальчик, – ее сердце переполнила любовь к этому необыкновенному существу. – Иди домой. Иди. – «Иди и найди Джона», – хотелось сказать, но она не осмелилась, опасаясь разозлить Гастона.
– Нет, не смей, – твердо сказал француз. – Не прогоняй его, cherie.
– Почему? – Шеннон не решалась взглянуть на Гастона. Он пришел один, и говорить он не умеет…
– Пристрели его. Немедленно!
Мерри застонала. В комнате повисла мертвая тишина. Принц насторожился, потом заскулил, как щенок, доверчиво глядя на хозяйку.
– Считаю до трех. Потом стреляю. Выстрел будет громким, cherie, и очень метким. Предоставляю тебе выбор. Девушка или собака?
– Не надо, – Шеннон застонала. Глаза Принца преданно смотрели на нее. Он знал, хозяйка должна принять решение, и верил, что оно будет мудрым.
– Раз.
– Пожалуйста, Гастон, не делай этого, – тихо попросила Мерри.
– Два.
Шеннон могла быстро повернуться, выстрелить в Гастона и он умрет. Но не разрядится ли его мушкет в Мередит? Могла ли она воспользоваться случаем?
– Три.
Раздался оглушительный выстрел; пронзительный визг несчастного животного… Повсюду куски шерсти, крови… Пронесся леденящий душу вопль Мередит. Шеннон оцепенела, не двигаясь и, казалось, не дышала, будто от ужаса и страха навеки превратилась в каменное изваяние.
– Хорошая работа, cherie.
Злая насмешка не вывела Шеннон из оцепенения. Она убила прекрасное, доверчивое животное! Ей нет прощения! Хотелось умереть вместе с Принцем… Если бы сестре Джона не грозила опасность, она набросилась бы на Гастона, вцепилась ему в горло и задушила. Машинально Шеннон повернулась к французу.
– Отпусти Мередит.
– Ничего не изменилось, cherie.
– Подонок, – сердце Шеннон разрывалось от горя и ненависти. – Все изменилось. Отпусти ее… или я убью себя. – Она упала на колени и стала заряжать мушкет Мередит зарыдала.
– Шеннон, не говори так. Лучше бы ты застрелила его. Ради меня. Если кто и виноват, то…
– Молчать, – заревел Гастон. – Никаких разговоров о вине. Мы должны выбраться из этой комнаты… все… живыми…
– Живыми? – В глазах Шеннон кипели горячие, злые слезы. – Ты что сумасшедший? Собака… чудесная.
– Ты красива, но твоя болтовня и любовь к животным противны. Иди и рисуй карту.
Гастон подошел к девушке и с презрением вырвал из ее рук пороховницу.
– Выстрел слышен далеко, – сквозь слезы сказала Шеннон. – Следующий спаситель не будет таким невинным и доверчивым, как Принц. Придет мужчина, который одолеет тебя. Или женщина, кто перехитрит тебя.
– Никто не услышит. Вокруг нет ни души на многие мили. Черти карту Австралии. Укажи основные пути.
Отдавая себе отчет в грозящей Мередит опасности, Шеннон подошла к столу и взяла гусиное перо. Ее рука – рука отнявшая чужую жизнь – дрожала. Дрожь все усиливалась. Еще немного и затрясется стол. Девушка страдала от сознания вины, отвращения к убийству и невозместимой потери.
Как в тумане, Шеннон видела Гастона. Он больше не угрожал плачущей Мередит, а что-то бормоча, ходил по комнате. Энергично жестикулировал. Ей казалось, они находились в разных плоскостях. Она радовалась, что они недосягаемы друг для друга. Их миры снова слились воедино, когда француз споткнулся об окровавленное туловище собаки.
– Омерзительно, – воскликнул он.
Омерзительно? Ярость подняла Шеннон на ноги и бросила на заносчивого ученого. Визжа и царапаясь она старалась дотянуться до его глаз, горла. Мушкет вылетел из рук француза и разрядился в воздух, никого не задев. Небольшой, но сильный, кулак Гастона угодил ей в лицо… В глазах потемнело… Сознание покинуло ее.
ГЛАВА 23
На собственном горьком опыте Шеннон научилась распознавать симптомы сотрясения мозга: чередование сна и бодрствования, рвота. Она зло упрекала себя за то, что осталась жива после этого кошмара. Ведь больше нет всех тех, кто от нее зависел. Во сне она горько плакала по Черному Ножу. Малыш не успел увидеть леса. Его крохотные ножки ни разу не пробежали по земле. Девушка оплакивала великолепную, умную, преданную собаку… Сердце разрывалось от боли по Джону Катлеру, – ведь во всем он обвинит себя.
