Слезы навернулись Мэгги на глаза, помешав ей читать. Она прижала письмо к груди и осмотрелась по сторонам. Уже был май, и нарциссы почти совсем завяли. Цвел кизил и розы, а воздух был наполнен пряным запахом жимолости.
Картины и запахи, о которых писал Хантер, были ей бесконечно дороги. Она любила все, что ее окружало: дом, огород. Они были такой же неотъемлемой частью ее, как шрам на руке, оставшийся с того времени, когда она зацепилась за гвоздь в возрасте девяти лет.
Строки письма, в которых Хантер писал о ностальгии по дому, вселили в нее надежду, что он когда- нибудь надумает вернуться домой. Мэгги вздохнула, вытерла слезы и продолжила читать письмо. Он писал, что нашел работу на ферме рядом с Сан-Антонио и собирается остаться там на несколько месяцев, так что она может писать ему прямо туда. Он описал ранчо и его хозяина – Рейфилда Минтера, добавил некоторые подробности о предстоящем клеймении скота и закончил письмо выражением своей любви ко всем родственникам.
Мэгги еще раз перечитала письмо, сложила его и положила обратно в карман юбки. Она сидела, глядя в пространство невидящим взглядом, и размышляла о письме брата. Радовало, что Хантер не забывает о доме. Так что сохранялась надежда, что когда-нибудь он вернется.
Стояло теплое, мягкое утро. Приятно было сознавать, что какое-то время можно было ничего не делать, вдыхать запах весны и думать о возможном воссоединении ее семьи.
Наконец она вздохнула и встала. Слишком много работы ждало ее. Жизнь была такой, какой была, и нужно делать все, что в твоих силах, чтобы выжить. Она расправила юбку, похлопала по карману, содержащему драгоценное письмо, и пошла в дом.
Вечером, закончив с мытьем посуды, Мэгги вышла на заднее крыльцо. Она слышала, как мальчики играли и смеялись во дворе, и ее тянуло присоединиться к ним.
Выйдя на воздух, она застала сидящего в сумерках на ступеньках Рейда Прескота. Мэгги заколебалась, подходить ли к нему. Иногда ей казалось, что он хочет побыть в одиночестве.
– Мальчики охотятся за светляками, – сказал он, заметив ее.
Мэгги присела рядом с ним на ступеньку. В конце концов, это было ее крыльцо, сказала она себе. Если ему что-то не нравится, пусть уходит. Впрочем, она надеялась, что этого не произойдет. Сегодня она чувствовала, что ей нужно общество, взрослое общество.
– Скоро лето, – заметила она, глядя на Ти и Уилла, которые гонялись за светляками. – Когда мы были детьми, то тоже любили этим заниматься. Несмотря на то, что мы очень уставали, помогая родителям на ферме, на это у нас всегда хватало сил. Папа и мама сидели на крыльце и наблюдали за нами. Я все помню – и как папа курил трубку, и как он пел. – Мэгги грустно вздохнула. – В подобные вечера чувствуешь себя, как в раю. Не представляю, как можно жить где-либо еще. Я никогда не смогла бы жить, как вы, кочуя с места на место.
– Меня это устраивает.
– Наверное, это потому, что у вас нет семьи, – предположила Мэгги.
– Может быть, – его голос прозвучал неуверенно. – Расскажите мне о своей семье.
Мэгги удивленно взглянула на него.
– Об этом опасно просить, – предупредила она. – Моя мама всегда говорила, что я способна заговорить кого угодно.
– Готов рискнуть.
– Ну, хорошо, а что вы хотите знать?
– Все ваши родственники такие же борцы, как и вы?
– Борцы? – Мэгги рассмеялась. – Вы считаете меня борцом?
– А кем еще можно считать женщину, которая встретила меня с дробовиком? Которая отправилась на фронт, чтобы вернуть своего мужа?
– Ах, если это вы называете борьбой, то я полагаю, что мы – такие. Папа и мама должны были быть такими. Земля была еще необработанная, когда они приехали сюда со своими семьями. Они были тогда еще почти детьми, в тридцатые годы. Они поженились и построили свою ферму, когда маме было всего шестнадцать лет, а папе девятнадцать. Первые годы они жили в маленьком домике, почти хижине, когда там у них родился Гидеон. Папа умер прямо перед войной. Он был прекрасным человеком, очень мягким и добрым. Он говорил редко, это я у мамы переняла много рассказывать. Но иногда, по вечерам, он сажал меня на колени, и я тихо с ним сидела. Эти минуты стоили большего, чем тысячи слов. Я помню, как прижималась к его груди, когда он раскачивался, и я до сих пор чувствую запах дыма, когда он курил. – На ее глазах заблестели слезы, и она смахнула их ладонью.
– Вы, должно быть, очень его любили?
– Да. Конечно, я люблю маму тоже, но не так, как отца. Она всегда суетилась и занималась разной работой, она редко отдыхала и была непреклонной в своих убеждениях. Мама часто бранила нас за наше озорство. Папа имел мягкий характер и редко нас наказывал. Ему не нравилось это дело. Я помню лишь один раз, как он отхлестал Хантера за то, что тот играл в карты со Стоуни Картером за торговыми рядами. После этого папа закрылся в своей комнате на весь вечер; я думаю, что он плакал из-за этого. Папа воспринял это тяжелее, чем Хантер, мне думается.
– Итак, вас было трое – вы, Хантер и Гидеон?
– У меня был еще брат. Гидеон – самый старший. Затем был Шелби. Он погиб во время войны. – Ее голос немного охрип, но затем она улыбнулась, вспоминая: – Он был лучшим из всех: быстрее всех бегал, прыгал, лазал по деревьям, ловил рыбу, скакал на лошади. Шелби являлся для нас примером. Он всем владел в совершенстве. – Он замечательно танцевал и, о боже, он был очень красив. Многие девушки пытались подружиться со мной, думая, что они смогут быть рядом с Шелби. – Мэгги рассмеялась. – Но даже
