Он внимательно и слегка удивленно посмотрел на нее.
— Никогда не стоит поддаваться сомнениям. Возводить круги начали те, кто пришел в этот мир до нас. Разумеется, мы сумеем довершить их дело…
Она кивнула, попытавшись проникнуться его уверенностью. Но в душе все еще сомневалась. Повсюду она видела свидетельства того, что их предшественники были намного сильнее. Они, конечно же, не являлись племенем гигантов, о котором ходила молва. Однако, по всей видимости, были и не совсем обыкновенными обитателями этого мира. Они прикатили сюда не один камень, а многие десятки. К тому же, они изменили облик самой земли, соорудив огромные курганы и насыпи, которые тянутся через всю округу, постоянно напоминая о могуществе своих создателей.
Теперь клан стал значительно слабее. Тем не менее, им удалось передвинуть громадную глыбу, протащив ее через значительное расстояние с меловых холмов.
Камень был вырублен из груди самой земли. Вскоре его поставят совершенно прямо, точно в том месте, которое мудрейшие заранее выбрали для него. Его установят, чтобы умилостивить Великую Матерь и таким образом оградить племя от лишений и бедствий.
Она ощущала силу и тепло властной руки. Ростом она была ему лишь по плечо. Но это ей даже нравилось. Его нежная забота придавала уверенности. Даже несмотря на то, что она испытывала внутри странный трепет и жар. Минуло тринадцать лет с тех пор, как она появилась на свет в этом клане. Год назад в ее теле проснулась женщина. Ее обучением занялись серьезно. До сих пор на нее совершенно не обращали внимания юноши. Он был первым и, как она считала, несравненным. Они нашли свободное местечко у костра. Рядом со старейшинами сидела ее мать. Увидев их вместе, она ласково и ободряюще улыбнулась.
Осенние сумерки были долгими. К приходу ночи мясо хорошо прожарилось. Ее мать поднялась, держа в руке длинный острый нож. Под небом, окрашенным последними тусклыми лучами заката, звонко прозвучали слова благодарности. Древние слова давно исчезнувшего языка. Женщина отрезала от куска то, что принадлежало Великой Матери, и бросила в огонь. И принялась разрезать мясо на плоские длинные куски, укладывая их в миски и на деревянные дощечки. Дощечки и миски передавали по кругу, каждый брал себе столько, сколько мог съесть, пока все — от самого доблестного воина до самого маленького ребенка — не были накормлены. После этого по кругу пошли кувшины с пивом и сладким сидром, круглые лепешки, выпеченные на раскаленных камнях, глиняные миски с овощами и поздними ягодами.
Когда все насытились, мужчины снова взяли барабаны и принялись сопровождать монотонное пение стариков. Седой сгорбленный старик, чьи глаза все еще сверкали задором, поднялся и завел песнь о тех днях, когда люди бродили по земле в поисках лучших мест. Они, наконец-то, набрели на прекрасную долину. И там, мудрейшие из мудрейших услышали, что к ним взывает Великая Матерь. Она даровала им эту землю.
Здесь была в изобилии пресная вода, реки кишели рыбой, а леса — зверями. Ни один, даже самый неловкий охотник не возвращался домой без добычи. И люди построили здесь свои хижины. Исполняясь благодарности и благоговения, они принялись преображать эту землю. И это продолжалось и продолжается из поколения в поколение, вплоть до нынешнего времени.
Сидящие у костров подхватили песню. И каждый добавлял собственные куплеты. Ведь, чтобы знание не исчезло, оно было доступно многим из них. Само звучание этой песни давно стало частью ее сокровенного мира. Впервые она услышала ее появившись на свет из материнского чрева. Ей казалось, что она будет слышать эту песню даже тогда, когда дух отлетит от тела к Великой Матери.
У клана были и другие песни, и каждая из них прозвучала этой ночью в свой черед. Песни мужества и отваги, доблести воина и бесстрашия охотника. Песни открытий и любви, плодородия полей и женщин. Песни суровые и игривые, будоражащие и чувственные. Дети засыпали под их звучание, свернувшись калачиком возле родителей. Старики понимающе улыбались.
Ночь украсила небо звездной сверкающей россыпью. Парочки, словно тени, отступали от костров и растворялись во мраке. Усталость не отпускала ее, но возбужденная и взбудораженная этим праздничным костром и тем, что он был рядом, она не могла уснуть. В плечах, прорезанных веревками, пульсировала тупая боль. Он мягко положил руку ей на плечо, словно хотел ощутить и взять на себя часть ее боли. Она обернулась, их взгляды встретились. Все ее тело затрепетало, ее пронзило горячее и страстное желание.
Они встали и подошли к реке, где тени были гуще, а земля мягкой, как пух. Ею одновременно владели страх, вожделение и любопытство. Разве это не важный шаг — ее горячее желание даровать ему свое нежное тело. Пришло время, и она сделала свой выбор.
На небо всходила полная луна, заливая воду расплавленным серебром. С дерева вспорхнула ночная птица и бесшумно растворилась во мраке леса. Она глубоко вздохнула, чтобы унять дрожь и шагнула в его объятия.
Она споткнулась и упала, больно ударившись коленом. С трудом поднявшись на ноги, Сара жадно глотнула влажный воздух. Она прерывисто дышала. Ее сотрясала крупная дрожь, несмотря на то, что ночной воздух сохранил тепло солнечного дня. Сон никак не хотел отпускать ее. Она в ужасе чувствовала, будто какая-то неведомая сила тянет ее назад, в глубину другого мира, в бездну. Наконец, она собралась с силами и рванулась. Однако на это ушли ее последние силы. Еще какое-то время она лежала неподвижно, совершенно обессилевшая и беспомощная. В ней нарастало чувство неловкости. Оно заставило ее пошевелиться, осмотреться.
Она лежала на земле, влажной после вечернего ливня. Сквозь тонкий шелк ночной сорочки ощущала сырость и прохладу. Неподалеку струился ручей, булькал и журчал в камнях. Она быстро присела, оглянулась по сторонам. Сердце испуганно трепыхнулось. Куда подевались стены спальни? Растерянно и изумленно она огляделась. Почему она очутилась возле ручья? Уже взошла луна и освещала знакомое место.
Может, все еще длится сон? Казалось, она видела и слышала все это наяву — камень, веревки, пение, отчаянные нечеловеческие усилия. И этот юноша… Нет, не юноша, мужчина — как по законам клана, так и по личным заслугам. Мужчина, достойный обладать юной жрицей.
Ей стало жутко. Ее и раньше посещали сновидения, они приходили бессчетное количество раз. Но никогда еще не были столь яркими и столь живыми. И если ей требовались дальнейшие доказательства ее помешательства, что же, вот одно из них.
Где-то в середине сновидения она, по всей видимости, выскользнула из дома и, блуждая, добрела до ручья. Стояла глухая ночь, когда ни травинка не шелохнется, ни затрепещет лист.
Медленно, с усилием она поднялась на ноги. Но колени подгибались от слабости. Она едва не упала снова. Вытянув руку вперед, нащупала гладкий ствол дерева. Припала к нему. С силой зажмурилась. Принялась молить Бога. Просить Его о том, чтобы наваждение, придавившее ее, развеялось, как дым. Но наваждение не исчезало и не развеивалось, оно оставалось в ней и вокруг нее.
Она находилась в лощине, в которой гуляла утром предыдущего дня. Где рисовала в своем дневнике загорелую девчушку. Где встретила Фолкнера. Сара снова жадно втянула воздух. Она должна выбросить из головы мысли о нем. Особенно сейчас, когда так беззащитна и слаба. Груди казались ей непривычно тяжелыми, набухшими. В животе ощущалась странная томящая и тянущая боль.
Ночная рубашка насквозь промокла от сырой травы. Она плотнее завернулась в нее и, спотыкаясь, принялась подниматься по склону лощины. Дорога, проходившая по верху, как ей и полагалось, оказалась на месте. Извиваясь, она вела через мост вдоль переулка к ее дому.
Она должна сохранить самообладание и добраться до дома, под надежную защиту каменных стен. Она сможет одна справиться со своим наваждением и пережить случившееся. Наверняка должно существовать какое-то объяснение ее сновидениям и воспоминаниям. Должен существовать способ предотвратить ее блуждания. Иначе… Ее силы на пределе, она больше не может так жить.
Дорога была засыпана щебнем. Выпирающие тут и там камешки больно впивались в босые ступни. Но она едва ли замечала. Вокруг стояла ночь — зоркая и молчаливая. В лунном свете очертания местности, столь знакомые днем, принимали причудливые формы. Лишенные всех цветов и оттенков, кроме черного и серебристо-серого, каждый лесок и каждый холмик теперь казались пришельцами из иного мира. Того самого, что до сих пор был заперт от чужих глаз внутри ее сновидений.
У нее почти не осталось сил, не то она, скорее всего, бросилась бы опрометью к дому. Она шла быстро
