— Да нет. Просто вспомнилось, что я так и не довел до конца расследование.
— Какое расследование?.. Ах, да, эти убийства. Ничего не поделаешь. Вы нужны здесь.
— Как вы прикажете.
— А, кроме того, для нас важно, что сэр Исаак знает, по крайней мере, что мы пытались помочь. Кстати, вы с ним хорошо поладили?
— Прекрасно. Он удивительный человек. Правда, несколько склонный к странным занятиям.
— Вот уж не говорите, — рассмеялся Мальборо. — Но ежели ему доставляет удовольствие карабкаться по древним курганам и тому подобное времяпрепровождение, что ж — на здоровье. А теперь займемся нашими шотландцами.
Их беседа тянулась дальше. Сначала за полдень. А потом и до самой темноты. Фолкнер, наконец, оказался в своей стихии. Здесь он точно знал, кто он и что он. К ночи была выработана стратегия ответов на возражения шотландцев, причем исключительно мирным путем.
— С меня хватит военных действий, — признался Мальборо. Причем такого он никогда бы не произнес вслух в присутствии своей возлюбленной супруги. Королева и вся держава желали видеть его завоевателем. И он соглашался оставаться таковым в их глазах. Лишь бы от него больше не требовалось браться за шпагу.
Фолкнер невнятно промычал в знак согласия. Он по-прежнему сидел, склонившись над перечнем ответов, которые им удалось выработать. То тут, то там вычеркивал неудачное слово и вписывал на его место другое. Ему тоже не хотелось начинать военных действий. Не было ни малейшего желания выступать с походом на Север, хотя бы и по требованию Парламента и Ее Величества. К чему опустошать суровые Шотландские горы? Да и будет ли эта задача по плечу английской армии?
Они заставят шотландцев покориться на поле словесных баталий. Возьмут их в плен посулами. Кое- какие обещания можно даже выполнить. Герцог и Фолкнер твердо и решительно вознамерились покончить с войной. Такая решимость могла появиться только у воинов, украшенных боевыми шрамами. Увы, когда слава былых сражений померкла, в душе не осталось ничего, кроме сожаления.
Когда стемнело, Фолкнер отклонил предложение отведать супа в частных апартаментах герцога и ушел из Вестминстера. На ужине, конечно же, будет присутствовать и сама вспыльчивая леди Сара. Он, в общем-то, не имел ничего против герцогини. Но в этот вечер не испытывал особого желания проводить время в ее обществе.
Фолкнер отправился домой. Распорядился, чтобы приготовили ванну, чистую одежду и подали горячий ужин. Прислуга засуетилась, пришла в движение. И долго не могла успокоиться, даже после того, как ближе к полуночи раздался крик ночного сторожа.
И, наконец, воцарилась блаженная тишина. Фолкнер сидел в кабинете совершенно один, размышляя о том, что ему предстоит в ближайшие дни. Они с герцогом затеяли тонкую игру. Такую, в которой любой неверный шаг может дорого обойтись. И в случае провала переговоров на карту будут поставлены мир и судьба целого королевства.
Таких забот с лихвой хватило бы кому угодно, чтобы свалиться с ног от усталости. Тем не менее, когда Фолкнер коснулся головой подушки, уснуть сразу ему не удалось. Его мысли снова и снова возвращались в Эйвбери — странную, загадочную, полную смертельной опасности. Он видел Сару словно бы парящей над холмами. Она смотрела куда-то вдаль, совершенно не обращая на него внимания. Он пытался докричаться до нее. Все было напрасно. Она не слышала.
Следующий день Фолкнер провел в бесконечной беготне между Вестминстером, Сент-Джеймсом, где окопались шотландцы, и Парламентом. От последнего он чаще всего старался держаться на почтительном расстоянии. Однако сложившиеся обстоятельства требовали крайних мер. К полудню он был измотан, обозлен и по горло сыт беготней. Тем не менее, дела продвигались успешно. Теперь оставалось уломать шотландцев согласиться на беседу с герцогом. Герцога, в свою очередь, уговорить обратиться к Палате Общин. Плюс ко всему, позатыкать рты кое-кому из Палаты Лордов. Все вместе они смогут продвинуться в решении проблем.
Шотландцы к тому же оказались очень гостеприимным народом. Каждый раз, когда он появлялся на пороге с новой идеей или свежим предложением, они непременно заставляли его присоединиться к тосту и выпить за всеобщее доброжелательство. Еще несколько таких тостов, и его обнаружат где-нибудь в канаве мертвецки пьяным. Каждый раз ему приходилось напоминать гостеприимным хозяевам, что он в рот не берет такого блюда, как хаггис. Всегда разумно в чем-то ограничивать себя. Фолкнер напоминал себе об этом каждый раз, когда на стол подавался фаршированный бараний желудок. И так до вечера.
Наконец над Лондоном повеяло речной сыростью. Негодяй прекрасно знал дорогу домой. Фолкнер отпустил поводья и молил Бога, чтобы прохладный вечерний воздух сколько-нибудь прояснил ему голову. Чего только не вытерпишь ради Англии!
— Сэр, — выдохнул Криспин, как только Фолкнер ввалился в парадную дверь. Лакей прекрасно выглядел, несмотря на долгое и утомительное путешествие. В одном-единственном слове он, как всегда, сумел выразить целую гамму чувств, охвативших его при виде хозяина. Сегодня он выражал свое возмущение главным образом по поводу плачевного состояния хозяйских сапог и запаха виски, насквозь пропитавшего одежду. — Я прилягу всего на пару минут, — пробормотал Фолкнер. Предыдущую ночь он спал не лучшим образом. Усталость буквально валила с ног. Но он знал, что быстро придет в себя. Так, впрочем, было всегда. Ему требовался короткий отдых.
Криспин осуждающе скривил рот. Он подождал, пока Фолкнер поднялся до середины лестницы, и сказал вслед:
— Сэр, я бы вам не советовал…
— Чего не советовал?
— Ничего, сэр. Через полчаса я пришлю вам наверх горячей воды.
Замечательно. Фолкнер решил, что отоспится в ванне. Что угодно, лишь бы не кружилась голова и не ломило плечи. Его теперешнее состояний более чем красноречиво свидетельствовало о том, что он уже давно не девятнадцатилетний юнец, который сгоряча бросается в схватку, не думая ни о чем, кроме победы.
Он открыл дверь в комнату, переступил порог и рухнул в ближайшее кресло и сосредоточил все внимание на стягивании сапог. Прошло какое-то время, прежде чем он сообразил, что в спальне кто-то есть.
Женщина, сидящая на его постели, нежно улыбнулась. Никакая пудра не могла скрыть блеск ее золотистых локонов, собранных в высокую прическу. Никаких ухищрений не требовалось ей для того, чтобы оттенить алебастровую белизну кожи на шее и груди в откровенном вырезе ее платья. Она была изящно сложена — живое воплощение совершенства. А как же иначе. Это была ее работа.
— Привет, Чантра, — сказал Фолкнер и бросил сапоги на пол.
ГЛАВА 32
— Сколько? — переспросила Сара.
— Двенадцать, — повторил сэр Исаак. Он с нежностью посмотрел на нее. — С вами все в порядке, моя дорогая?
Она испуганно вздрогнула и подняла глаза.
— Почему вы спрашиваете?
— Только потому, что я уже в четвертый раз повторяю результаты замеров. И подумал, что, возможно, вас что-то отвлекает.
Сара глубоко вздохнула, придумывая правдоподобный предлог. Но вместо этого решила не скрывать истинной причины рассеянности.
— Боюсь, что вы правы, сэр Исаак. Я постоянно отвлекаюсь. Но постараюсь исправиться.
— Ну-ну, ничего страшного, — успокоил он почти отеческим тоном. — Это не очень срочное дело. В конце концов, можно и повторить. Вы только-только начали оправляться от недомогания, — так деликатно он называл ее довольно длительное бессознательное состояние. — Не следовало бы позволять вам переутомляться.
— Со мной все в порядке, — тихо ответила Сара. Она была благодарна ему за трогательную заботу. И одновременно опасалась, что бережное отношение старого ученого может выбить ее из колеи. Она не хотела расслабляться. — Если вы не возражаете, мы можем продолжать работу.
