жизни так, как мне.
Лаура вспомнила, с какой нежностью Сандро несколько раз упоминал о дочери. Теперь его чувства стали ей понятны. У Адрианы было то, чего не хватало Марку-Антонио: очарование, ум, щедрость, откровенность и простота в общении.
— Благодарю вас, мадонна. Рада, что вы не рассердились из-за того, что на мне оказалось ваше платье и не стали возражать.
— Лаура! — дочь Кавалли взяла ее за руку. — А я, вообще, не только против этого не возражаю, но и против всего остального тоже, — Адриана лукаво подмигнула.
Они были сверстницами.
Страж Ночи, прервав беседу с библиотекарем, обернулся.
— Кажется, отец несколько встревожен. Пожалуй, нам пора вернуться к мужчинам, — рассмеялась Адриана.
— Ты иногда заезжаешь сюда? — удивился Сандро, когда к нему подошла дочь.
— Нет, но по пути к загородному дому герцога Мантуи, куда мы с мужем приглашены сегодня на званый вечер, я увидела у дворца Грифоне твою карету и догадалась, что ты в библиотеке. Вот как я оказалась здесь. Муж ждет меня, мы все должны поторопиться, если хотим попасть на званый вечер.
Герцог Мантуи превыше всего ценил утехи и наслаждения, был знатоком изящной словесности и искусства, покровительствовал ученым, способствовал изданию древних греческих авторов и собирал рукописи. Образованностью и утонченностью вкусов он превосходил всех своих родственников, но, увлекаясь внешней эффектностью, уступал многим в оценке истинно значительного и талантливого. В собрании картин герцога наряду со множеством серьезных работ можно было увидеть и портреты его любимых обезьянок, и четырехметрового удава, причем портрет удава по требованию заказчика был выполнен художником в натуральную величину.
Баловень жизни, герцог Мантуи имел вкрадчивые манеры, умел проявлять любезность, а изящная осанка и окружающая роскошь порою позволяла забыть о его некрасивой наружности. Он старался не упустить ни одного из удовольствий, принятых в высшем кругу Венеции.
Герцог страстно любил охоту; своры собак и соколы в раззолоченных колпачках наводняли его поместье. Жил он весело и на широкую ногу. Вечные пиры и праздники следовали непрерывной чередой, один за другим. Вино в его доме лилось рекой, на золотых блюдах, сделанных художниками-ювелирами, появлялись самые редкие яства: рыба, привезенная живой из далеких краев, соус из языков попугаев…
Во время пира приближенные, среди которых были и поэты, услаждали слух герцога и его гостей музыкой и пышными стихотворными восхвалениями хозяина поместья. Сумасбродство герцога дошло до того, что после одного подобного пира всю драгоценную посуду побросали ради развлечения в Бренту.
Герцог Мантуи чуть ли не ежедневно устраивал званые вечера, пиры, маскарады, театральные представления, охоты, кавалькады…
Танцевальный зал в доме герцога Мантуи вызвал у Лауры благоговейный трепет и одновременно крайне неприятное чувство. Стоя рядом с Сандро у величественного входа, она изумленно взирала на высокий сводчатый потолок с фресками Беллини, мраморные арки с позолотой и пугающий вихрь веселящейся знати. Но убранство дворца казалось ей кричаще ярким, в отличие от классической простоты дома Кавалли.
Первым приветствовал их знаменитый триумвират: Тициан, Аретино и Сансовино.
— Божественный! — загудел Аретино, поднимаясь по ступенькам навстречу вошедшим, — как хорошо, что вы пришли!
Поэт сделал жест рукой в сторону переполненного зала:
— Видите, вас нет в Венеции, но она сама явилась к вам!
И действительно, Лаура заметила в зале многих известных патрициев. Запахи дорогих духов и какофония голосов смешивалась со звоном бокалов, лязгом кухонной утвари и звуками музыки.
Аретино по-медвежьи обнял Лауру.
— Как вы, моя прелестница? Страж Ночи не обижает вас?
Щеки девушки вспыхнули. Поэт перевел взгляд с Лауры на Сандро, а затем посмотрел на своих друзей.
— Боже! Не верю! — заорал он. — Да они любовники!
— Господин Пьетро, — сказал ему Кавалли, — какой у тебя большой рот!
Гости герцога стали поворачивать головы в их сторону. За раскрытыми веерами прокатилась волна шепота. Герцог Урбинский, оказавшись поблизости, презрительно посмотрел на Лауру.
— Ну теперь-то мы знаем, почему эта куртизанка осмелилась прийти во Дворец дожей во время Совета Правосудия! Она солгала, чтобы защитить своего любовника!
Не успела Лаура опомниться, как Сандро уже схватил герцога за камзол и притянул к себе.
— Еще одно слово, Франческо, и ты поплывешь по Бренте лицом вниз!
— Этого еще не хватало! — фыркнул герцог Урбинский, его лицо побледнело от гнева. — Из-за этой куртизанки мой сын в тюрьме!
— Нет, — отделившись от толпы гостей, к мужчинам подошла женщина. — Наш сын в Габбии из-за своего недостойного поведения, но вовсе не из-за этой девушки.
Лаура удивленно смотрела на герцогиню Урбинскую.
— Пороки молодости опасны. Что ж! Пусть Адольфо поймет, что ему крайне необходимо научиться обуздывать страсти!
Взяв мужа под руку, она отвела его в сторону, как непослушного ребенка, но предложила, как взрослому, стакан вина.
— Весьма разумная женщина, — заметил Сансовино, похлопав Сандро по плечу. — Чем скорее мы прекратим этот разговор, тем лучше. Давай-ка для забавы и в отместку пустим какой-нибудь слушок о Пьетро!
Тициан обнял Лауру за плечи и подтолкнул к тихому уголку.
— Наверное, нам лучше поговорить с тобой наедине.
— Да, маэстро. Зачем только столь безрассудно мессир Пьетро всполошил гостей?
— Ты счастлива, Лаура?
— Да, — ответила девушка.
Ей нужен Сандро и телом, и сердцем, и душой — безраздельно и навсегда, что, к сожалению, невозможно.
— Я слышал, Кавалли щедр с любовницами.
Лаура застыла.
— Любовницами?
Тициан взял с подноса проходившего мимо слуги бокал вина и передал его девушке. Ножка бокала показалась ей холоднее льда.
Художник удивленно заморгал.
— Ты же знаешь, я полагаю, что обычно всякий мужчина заводит себе любовницу. Одну или две.
Девушка вздохнула.
— Или четыре, — тихо добавил Тициан.
Лаура сделала глоток прохладного вина, но пламя, вспыхнувшее в душе, не затихло. С притворным безразличием она вскинула голову.
— Я и не подозревала, что у Стража Ночи так много любовниц.
— Сандро Кавалли уже долгое время остается холостяком. Не думаешь же ты, что такой мужчина, как он, до встречи с тобой вел монашескую жизнь?
Ей вспомнились их ночи, яростная страстность Сандро и его неутомимая жажда близости. Тициан прав. Ревность сжала Лауре сердце. Однако Кавалли не давал никаких обещаний, а нежность и ласку она сама выпросила у него и было бы глупо желать большего.
— Что-нибудь прояснилось насчет украденных полотен, для которых я вам позировала, маэстро? — переменила тему беседы Лаура.
Тициан вздохнул:
