— В том году. Участок маленький.
— Зато поселок что надо. Тишь да гладь, кругом свои.
— Угу, только дочка сбежала в Москву из этой тиши.
— Вернется, — обнадежил генерал.
— Когда помру, — уверенно сказал Павлов.
— Внуков на лето будет привозить. Что я, не знаю? Сам дед.
— Она их возит на море. А мне раз в полгода дает посмотреть. Говорит, не умею правильно обращаться.
— Да что же ты с ними вытворяешь, дорогуша?
— Играю… Разговариваю. Объясняю, как устроен мир, учу вести себя хорошо. В общем, воспитываю. Что еще можно делать с детьми?
— Современная педагогическая наука тебя бы не одобрила, — сообщил Бондарчук. — В ней даже слово «воспитание» отсутствует.
— Какие генералы пошли культурные, — надулся Павлов.
— Нельзя? — усмехнулся Бондарчук. — Не положено? Что за штампы у тебя в голове! Совершенно дикарские представления о генералитете. А я, между прочим, и на фортепьянах могу. Ну, чуточку. Не очень громко. Слушай, Павлов, дорогуша, меня тут осенило, ты пашешь на оборонку лет двадцать, а?
— Скоро тридцать.
— И что ты знаешь о нынешней армии, прохвессор?
— Что она профессиональная, и гораздо лучше прежней, — буркнул Павлов. Его армейский опыт был стандартным: пара коротких тренингов и один месячный полевой сбор давным-давно. Разобрать автомат завлаб, наверное, смог бы и сейчас, а вот собрать обратно — вряд ли.
— Хороший ответ, — похвалил Бондарчук. — В духе официальной пропаганды. А военная доктрина наша — как она на твой взгляд?
— Ничего себе, — осторожно сказал Павлов. — Нормально.
— М-да… Сколько мы общаемся, всегда я тебя расспрашивал про твою работу. А надо было рассказывать про свою. Дорогой ты мой товарищ Павлов! Да будет тебе известно, что именно новая российская военная доктрина сделала НИИПБ столь нужным и полезным. Если излагать пафосно, вы с вашим людоедом Шариковым сейчас влияете на судьбы мира. Ваши разработки придадут армии некоторые свойства, которых ей недостает. Критически недостает, я бы сказал. Ты это… Гордишься?
— Скорее боюсь, — честно признался Павлов. — Как вы своими новыми свойствами размахнетесь, да как врежете…
— Ерунда! — отмахнулся Бондарчук. — У нас и в мыслях нет врезать. Размахнуться можем. Острастки ради. Минуточку… Эй, дорогуша! Ты поворот не пропустил?
— Там копают, товарищ генерал, — отозвался водитель. — Мы дальше.
— Там расширяют стоянку у аквапарка, — сказал Павлов.
— А аэропорта у вас, случаем, нет?
— Зачем аэропорт? — удивился Павлов. — До Москвы час экспрессом.
— Аквапарк! — Бондарчук раздраженно фыркнул и сразу оказался похож на настоящего генерала. — Дорогуша, ты хоть помнишь времена, когда аквапарков не было? И экспрессов не было. И ничего вообще не было! В мой родной городишко по выходным приезжала на базар машина с колбасой! А в продуктовых лежали макароны, селедка и маргарин!
— Ты будто из какого-то голодающего Поволжья…
— Я из России, — веско сказал Бондарчук. — Тебе, москвичу, не понять. И вообще, не перебивай, а впитывай. Мы сейчас живем как бы не в полном шоколаде, но с прежним не сравнить. Аквапарки вон повсюду. Работяга год отпахал — везет семью на курорт. Прямо Советский Союз, только всего больше и ширьше. Чем достигнуто это изобилие, а, дорогуша? Отказом от позиций, которые занимал СССР! Но сейчас мы потихоньку возвращаем себе прежнее влияние. Только увы, на одной экономике в сверхдержавы не выйти…
— Это что, политинформация? Или инструктаж?
— Именно. Не смейся, я не шучу. Есть мнение, что некоторые не понимают, какую задачу взвалили на свои плечи. Жирком заплывшие.
— Я делаю зарядку. У меня есть двухпудовая гиря, — сообщил Павлов. Чистейшую правду сказал. Зарядку Павлов делал. И гиря у него — была. Одно другому никак не мешало.
— Гиря дело хорошее… Кому сказано — не перебивай!
— Виноват, товарищ генерал-майор. Больше не повторится.
— То-то. О чем я? А! Так вот, стране нужна военная сила. И как ни странно — живая сила, понимаешь? Ядерным щитом не закроешься от локальной угрозы. Танки и самолеты не берут города. Пехотинец, друг мой, вот кто по-прежнему задает тон. Как ни смешно. Как ни дико. Но пехотинца-то серьезного у нас до сих пор и не было. А нам же надо регулярно доказывать, что мы крутые! Полегоньку, местами, но реально подвоевывать. И кем это делать?
— Ничего себе! А ваши спецназы? Береты всякие?
— Путаешь, дорогуша. Спецура, она для узких задач. А биться с противником лицом к лицу должен нормальный солдат. Только он у нас — кто? Здоровый лоб на приличной зарплате. Средний возраст рядового уже под двадцать пять. Обучен хорошо, но воюет с оглядкой… И тут на сцену выходит некий институт! И вручает пехотинцу то, чего ему не хватало! Помощника и друга, который расширяет возможности бойца и создает ощущение защищенности. У солдата будто выросли новые глаза и уши, да какие! А до чего он теперь быстрый, ловкий, и при этом незаметный! У всех, кто работал с твоими полосатиками, за первый же месяц подскочила самооценка. Три контрольных группы было, и в каждой теперь совсем другие солдаты! Мы боялись, что обнаглеют и начнут лезть на рожон — как бы не так. Просто они стали иными. Кого угодно покромсают в мелкий винегрет. Вот что вы делаете, дорогой товарищ Павлов, с вашим душегубом Шариковым. Поставляете в войска зверей, а те изменяют людей. Мы, конечно, ждали такого эффекта, даже планировали его — для чего, собственно, все и было затеяно. Ведь самое лучшее оружие ничего не стоит, если не модифицирует поведения бойца. Вам это удалось. В перспективе мы имеем совершенно новую армию!.. Э! Ты чего смурной?
— Как только полосатики ушли в опытно-промышленное, мне обрубили информацию, — произнес уныло Павлов. — Я сейчас впервые от тебя слышу о контрольных группах, об эффекте влияния кошек на людей…
— Порядок такой, дорогуша, — вздохнул Бондарчук. — Вы занимаетесь оружием, мы занимаемся людьми.
— Я многого не прошу — но разве нельзя оставить мне контакт хотя бы с испытателями? А то два раза поговорили, и конец.
— Испытатели — наши. А институт как бы не совсем наш. А ты ведь погоны не надел, — веско заметил Бондарчук. — Хотя два раза предлагали. Вот и остался не рыба, не мясо — ученый. И потом, случись на испытаниях чего серьезное, тебя бы мигом подняли по тревоге. Из постельки выдернули и потащили за ушко разбираться. Куда-нибудь на танкодром, ночью, под проливной дождь. В грязь, слизь и кровавые ошметки. Так что живи и радуйся.
— Живу и радуюсь! — фыркнул Павлов. — Благодарные ребята товарищи военные. Я им такую кошку сделал, которая лицо армии переменит, а они… Ладно, не надувайся. Шучу.
Машина беспрепятственно миновала проходную НИИПБ, прокатилась по территории и зарулила за корпус, в институтском просторечии именуемый «кошкин дом».
Павлов открыл было дверцу, но Бондарчук поймал его за руку.
— Ты вот что, дорогуша, — сказал он. — Катька твоя, конечно, девица ласковая, и предсерийный образец, и все такое… Но поскольку со мной ее согласовать никто не удосужился — это мы еще разберемся, почему…
— С директором разберетесь, — уточнил Павлов.
— Да уж не с тобой, дорогуша! В общем, поскольку на представлении я за вашу фирму отвечаю, пульт управления ты мне все-таки дай!
