А потом включилось радио.
Максим даже вздрогнул от шороха. Там, на Станции, кто-то нажал кнопку на пульте. Максим догадывался, что кнопку нажала пушистая черная лапка — глупое животное постоянно норовило забраться спать на теплые приборы.
— Ну, зараза, скажи мне что-нибудь, — попросил Максим. В наушниках шелестело. Аппаратура прилежно усиливала слабые кошачьи шаги. Потом Кот лег и заурчал.
— Говори же! — крикнул Максим. — Почему ты молчишь? Кот мурлыкал — тихо, уютно. Наверняка, он слышал его голос. Но он никогда не умел говорить, потому что был всего лишь котом, любившим поспать на хозяйских коленях, полакать молоко или поохотиться за мышами.
— Ну скажи что-нибудь, — сказал Максим. — Скажи, и я вернусь. Еще успею, наверное… Скажи! Тебе же плохо будет, дурак, одному!
Кот мурлыкал. Он лежал на теплой приборной доске, слышал голос хозяина — недовольный голос. Хозяин сердится, что он лежит на приборах, — понимал Кот своим маленьким кошачьим умом. Но хозяин был где-то далеко и прятаться не требовалось…
— Ты еще не понимаешь… — прошептал Максим. Маленькая звезда — Солнце — снова взошло над его головой. — Любовь — она как воздух… ее не замечаешь, пока она есть. Вот если я не вернусь… а я ведь не вернусь.
— Хватит, — раздраженно ответил Кот. — Любовь и шантаж несовместимы!
— Еще как совместимы, — откликнулся Максим. — Ну, уговори меня!
— Возвращайся, — попросил Кот. — Никакой любви не существует, но… Два месяца, а вокруг — только мыши! Это ужасно! И я не смогу налить себе молока!
— Ответ неправильный, — сказал Максим. — Любовь — это не только эгоизм.
— Прошу тебя, — нервно сказал Кот. — У тебя еще есть шанс добежать. Я… я очень хочу, чтобы ты вернулся. Нет, я вовсе не люблю тебя, но мне нравится спать с тобой под одеялом.
Максим засмеялся:
— Ты повторил слова одной женщины, Кот, — сказал он. — Но ответ неверный. Любовь — это не только удовольствие.
— Здесь только камни и звезды, — сказал Кот. — Мыши не в счет. Здесь одиноко… даже для кота. Вернись!
— Ты почти прав, но не совсем, — ответил Максим. — Любовь — это не только страх. Ну?
Заверещал сигнал — кислорода осталось ровно на обратный путь.
— Я не знаю, что сказать, — признался Кот. — Я не знаю, что такое любовь. Я всего лишь кот. Ты бы еще мышей попросил с собой поспорить! Или конопляный куст, что растет в углу купола, на философский диспут вызвал! Я кот, кот, понимаешь? Животное, не умеющее говорить! Ты придумываешь себе собеседника и пьешь самогон. Ты даже решил героически задохнуться. А тебя на Земле ждет мама! И миллиард женщин — кроме той дурехи, что считала любовь ловушкой для простаков, эгоизмом, сексом и страхом одиночества! А та дуреха была всего лишь слишком молодой, чтобы полюбить! Ты пробовал снова с ней встретиться, Максим? Или думаешь, что все и всегда должны идти тебе навстречу? Я-то пойду, я лишь твоя фантазия. А она ждет, чтобы ты пришел первый. Пусть через год, два, три года — пришел!
Максим посмотрел на всходящее снова солнце. Далекий луч уколол его в зрачок — быть может, это был тот самый фотон, что когда-то отразился от его глаз и ушел в небо.
— Поздно, тебе уже не успеть… — вздохнул Кот.
— В баллоны всегда закачивают больше воздуха, чем положено по инструкции, — сказал Максим. — Это защита от дурака. Я успею. Я-то знаю, что такое любовь.
Обратно со второй Барнарда летело немного пассажиров. Молодой человек, отсидевший полугодовую вахту на Точке Равновесия, их приятно удивил. Хвастался проделанной научной работой и написанной за последние два месяца диссертацией, очень смешно рассказывал, как от одиночества разговаривал и даже ругался со своим котом, как гнал самогон в построенном предшественниками аппарате, а под конец даже нашел кем-то заботливо выращенный куст конопли, но выполол его с корнем. Похоже было, что время он провел с большим удовольствием — что даже удивительно для такого весельчака и жизнелюба.
— Купи кошку, — сказал Максим.
Он был в отпуске и о делах старался не говорить. Но приехавший к нему голландский астрофизик через месяц улетал на Точку Равновесия.
— Почему кошку? Почему не кота? — голландец на миг задержал ручку над органайзером. Он был очень серьезен и деловит — почти как немецкие агрономы.
— Обещал… — туманно объяснил Максим. Голландец записал. Он знал, что надо доверять советам бывалых людей.
Евгений Лукин
СПАСАТЕЛЬ
Виновных, понятное дело, нашли и строго наказали. Однако в тот ясный весенний денек, когда подъем грунтовых вод вызвал оползень берега и только что сданная под ключ девятиэтажка начала с грохотом расседаться и разваливаться на отдельные бетонные секции, мысль о том, что виновные будут со временем найдены и строго наказаны, как-то, знаете, мало радовала.
В повисшей на арматурных ниточках однокомнатке находились двое: сотрудница многотиражной газеты «За наш труд» Катюша Горина, вцепившаяся в косяки дверной коробки, и распушившийся взрывообразно кот Зулус, чьи аристократические когти немилосердно впивались в Катюшино плечо. Место действия было наклонено под углом градусов этак в шестьдесят и все еще подрагивало по инерции.
— Ой, мама… — осмелилась наконец простонать Катюша.
И ради этого она выстояла десять лет в очереди на жилье?.. Где-то за спиной в бетонной толще что- то оборвалось, ухнуло, и секция затрепетала. Зулус зашипел, как пробитая шина, и вонзил когти до отказа.
— Зулус!.. — взвыла Катюша.
Потом в глазах просветлело, и она отважилась заглянуть вниз, в комнату. В то, что несколько минут назад было комнатой. Стена стала полом, окно — люком. Все пространство до подоконника скрылось под обломками, осколками, книгами. Телевизор исчез. Видимо, выпал в окно.
— Ой, мама… — еще раз стонуще выдохнула Катюша. Легла животом на косяк и ногами вниз начала сползать по стенке. Лицом она, естественно, вынуждена была повернуться к дверному проему. В проеме вместо привычной прихожей открылись развороченные до шахты лифта бетонные недра здания. И все это слегка покачивалось, ходило туда-сюда. Зрелище настолько страшное, что Катюша, разжав пальцы, расслабленно осела в груду обломков. Скрипнула, идя на разрыв, арматура, и Катюша замерла.
— Вот оборвемся к лешему… — плачуще пожаловалась она коту.
Не оборвались.
Кривясь от боли, сняла с плеча дрожащего Зулуса. Далеко-далеко внизу раздался вопль пожарной машины. С котом в руках Катюша подползла к отверстому окну-люку. Выглянула — и отпрянула. Восьмой этаж.
— Эй!.. — слабо, безо всякой надежды позвала она. — Эй, сюда!..
Висящая над бездной бетонная секция вздрогнула, потом еще раз, и Катюша почувствовала, что бледнеет. Расстегнула две пуговки и принялась пихать за пазуху Зулуса, когтившего с перепугу все, что подвернется под лапу. «Надо выбираться, — выплясывало в голове. — Надо отсюда как-нибудь подобру- поздорову…»
А как выбираться-то? Под окном — восемь этажей, а дверь… Кричать. Кричать, пока не услышат.
