Петр Хитцу – теперь Теодору было известно имя куромаку организации якудза, – вошел в зал аудиенций только после того, как стражи вышли из него и закрыли за собой двери. Одет он был скромно, со времени их последней встречи заметно постарел. Он с усилием переставлял ноги – видно было, что скользкий паркетный пол создает ему определенные трудности. Ему помогал молоденький парнишка. Вот этот разряжен, как игрушка! Особенно привлекательным казалось ослепительно белое катагину. Если бы только этот цвет не являлся цветом печали и траура… Лицо паренька показалось Теодору знакомым, он был похож на одного из ойабунов, которых старый Хитцу призвал под знамена Синдиката. Помогая старику, мальчик одновременно нес в другой руке лакированную деревянную коробку.
Куромаку приблизился к возвышению, где на коленях сидел принц Теодор. Не доходя метра три, поклонился. Затем сделал еще два шага и снова поклонился, потом встал на колени.
– Рад еще раз увидеться с вами, Хитцу-сан, – приветливо сказал Теодор. – Сколько времени утекло с того момента, как мы встречались в последний раз.
– Ваша дружба – большая честь для пожилого человека, канрей.
– Рад помочь, дружище, но давайте ближе к делу. Что-то последние несколько месяцев ойабуны затаились. Не проявляют никакой активности…
– Все идет своим путем, канрей. – Хитцу слабо улыбнулся. – Я надеюсь на положительный исход нашей встречи. Разговор касается дела чести.
Куромаку устроился поудобнее, положил ладони на бедра чуть повыше колен. Тяжело вздохнул, глянул прямо в глаза Теодора.
– Да, – подтвердил он, – чести. Мы готовы принести извинения.
Хитцу жестом подозвал к себе паренька. Тог неловко поднялся, приблизился и поставил ящик справа от Теодора. Затем поклонился и вернулся на прежнее место позади куромаку.
– Нецуми-сан искупил свою вину, – сказал Хитцу Теодору не надо было заглядывать в деревянный ящик, он сразу догадался, что там лежит. Замороженная голова Язира Нецуми… Ойабун заплатил за свою ошибку жизнью. Он догадался, что мальчик, должно быть, сын Язира.
– Нецуми-сан поступил опрометчиво, – продолжил куромаку. – Я всегда ценил его за хватку, но…
Теодор попытался было возразить, однако старик жестом остановил его.
– Свой позорный поступок Нецуми-сан сумел искупить, однако часть его вины лежит и на мне. Как начальник, я обязан нести ответственность за его поступки. Его честь – моя честь. Он использовал ваше имя, даже не попытавшись выяснить, какова ваша воля. Его гордыня и высокомерие, конечно, не могли быть прощены. Он действовал, даже меня не поставив в известность! Я бы никогда не дал своего разрешения, ибо не пристало младшим решать дела старших. Все равно, на мне тоже лежит часть вины.
Закончив речь, Хитцу достал из кармана два белых платка – один шелковый, другой хлопчатобумажный. Он постелил их на полу возле себя. Шелковый слева, хлопчатобумажный справа…
– В этом нет нужды, – заявил Теодор.
Догадка прошибла его мгновенно. Юбицуме! Ритуальное отрезание пальца для возмещения ущерба достоинству господина. Варварская, с точки зрения Теодора, расплата, но и отказать в ее проведении выше его сил, тем более что этот человек нужен Теодору и Синдикату. Если Теодор не примет жертву Хитцу, тому придется вспарывать себе живо1. Теодор втайне вздохнул про себя. Удивительное дело, этот человек, главарь якудзы, обладал недюжинным умом и потрясающим здравым смыслом, граничащим с мудростью, не говоря уже о власти, которой он владел, – все равно обычай довлел над ним, как обязывающая тяжесть.
– Ваше решение удовлетворит меня, Хитцу-сан, – кивнул принц.
Старик не ответил, он закрыл глаза, мгновенно в его руке оказался кривой нож в покрытых лаком ножнах. С деликатной медлительностью Хитцу обнажил лезвие, отложил ножны влево от себя, затем положил нож на правое колено лезвием к себе. Сжал левую руку в кулак, оставив выпрямленным мизинец, успокоил кулак на платке. В правую руку взял нож и одним движением отхватил часть пальца по первую фалангу. Обрубок он завернул в шелковый платок и подвинул сверток поближе к канрею.
– Пожалуйста, примите мои извинения.
Теодор наклонился и принял сверток. Он положил его справа от себя, рядом с лакированным деревянным ящиком. Ритуал был ему не очень знаком, поэтому он решил, что следует поклониться.
Старик ответил поклоном на поклон.
– Домо, тоно, честь спасена. Прошу простить меня, но у меня множество дел. С вашего разрешения, я оставлю вас.
Теодор кивнул, и куромаку вместе с пареньком направились к дверям. Его вина улетучивалась с вытекающей кровью.
Канрей оставался на коленях – задумчиво созерцая лакированный деревянный ящик и сверток, на поверхность которого пробилось кровавое пятно.
– Ты правильно обошелся с ними.
Теодор вздрогнул, испуганно обернулся. Наполовину поднялся на ноги, успел выхватить пистолет, когда до него дошло, чей голос раздался в зале для аудиенций. Он сунул оружие под мышку, поднялся и поклонился в сторону расписной шелковой ширмы.
Удивительное дело, это была невероятная в устах отца фраза – чтобы он, Теодор, что-то сделал так, как полагается!..
