уйти из подвала навсегда и больше не докучать людям. Священник и Дойл также пообещали духу, что будут молиться за него. Затем они спросили духа, понял ли тот их; дух отвечал, что понял, но следовать советам посторонних людей не собирается. Это был очень самостоятельный дух, с твердым и упрямым характером. Тогда англичане, поняв, что кратким нравоучением тут не отделаешься и разговор предстоит тяжелый, попросили духа хотя бы представиться.
Объясним – если кто-то этого не знает – каким образом духи разговаривают. Есть три основных способа: 1) медиум пишет сообщения от их имени, как делала Джин Дойл; 2) дух вселяется в медиума, и тот говорит его голосом; 3) дух выражает свои мысли посредством стола – именно этот способ для начала избрали наши храбрые британцы. На столе лежит лист бумаги, на котором по кругу написаны буквы алфавита, цифры и слова «да» и «нет»; в середину круга обычно кладется небольшой предмет (например, тонкое фарфоровое блюдце), и, когда духу задают вопросы, он перемещает этот предмет (либо сам столик) таким образом, чтобы указывать на «да», «нет» или на различные буквы, складывая из них слова. Итак, дух отвечал, что его имя – L-E-N-A-N, однако после долгих переспрашиваний выяснилось, что он ошибся в одной букве. Ведь он был иностранцем...
«Так ваше имя – Lenin?» – «Да».
«Ленин, российский вождь?!» – «Да».
Изумленные англичане попросили Ленина сказать что-нибудь по-русски; тот согласился, но они его не поняли; однако с помощью голландского художника, владевшего различными языками, в том числе немецким, им удалось столковаться. (А как же общий для всех духов язык, спросит читатель; на это мы можем предположить, что духи низшего порядка, к которым относятся разгуливающие по старым домам привидения, этим общим языком еще не овладели.) В конце концов англичане получили от призрака следующую глубокомысленную фразу: «Художники должны пробуждать эгоистичные народы». Если верить голландцу, взявшему на себя функцию переводчика, дух выбрал не слово «painters», обозначающее живописцев, а «artists», то есть художники в широком смысле; Дойл полагал, что дух имел в виду людей, наделенных творческим воображением. Но Ленин говорил так медленно, что экспериментаторы не выдержали: они решили прибегнуть к другому способу общения и предложили духу вселиться на выбор в медиума Лифа или в молодого голландца. Ленин выбрал Лифа, но из попытки вселения ничего хорошего не вышло: медиум корчился от боли и не мог говорить. (Девушка-секретарша добавила, что Ленин при этом глумливо смеялся.) Тогда снова взялись за алфавит и после долгих переговоров выяснили, что Ленин рекомендует Англии подружиться с Россией, а не то будет война. Высказав эту угрозу, Ленин поспешно ретировался. «Так закончился наш любопытный опыт в старом лондонском доме. Мы не беремся объяснить это явление, однако утверждаем, что никто из нас не способствовал вращению стола и что полученные нами сообщения были связными и логичными».
Почему призрак Ленина выбрал для своих появлений подвал старого дома в центре Лондона? Дух сообщил британцам, что в былые времена знавал этот дом, однако никогда в нем не жил. Доктору Дойлу удалось узнать, что в начале века дом нередко посещали иностранные «artists» (артисты, художники), в том числе – русские; быть может, Ленин каким-то образом затесался в их компанию. Участвовавшие в сеансе медиумы сказали Дойлу, что, по их ощущениям, Ленин их всех принял за «artists» и согласился с ними беседовать именно поэтому, надеясь, что они смогут пробудить эгоистичные народы; вероятно, он относил к «artists» и себя самого. Так что можно предположить, что он приходил в этот старый дом не потому, что совершил в нем нечто злодейское, а потому, что был в нем счастлив и сожалел, что потратил жизнь на бессмысленный вздор вместо того, чтобы отдаться художественному творчеству.. Впрочем, Дойл не исключал обмана «с той стороны» и допускал, что дух мог попросту выдавать себя за Ленина из хулиганских побуждений. Так или иначе секретаршу он больше не пугал. И все же, на наш взгляд, британцам не следует терять бдительности – быть может, призрак Ленина все еще бродит невдалеке от Пиккадилли (да еще, не дай бог, с призраком полония в кармане)...
Одна из глав «Грани неведомого» посвящена умершим литераторам, которые общались с миром живых; кроме упоминавшегося случая с Оскаром Уайльдом, Дойл рассказывает о посланиях от Джека Лондона, Альфреда Хармсуорта (британского журналиста и медиамагната), Чарлза Диккенса, Джозефа Конрада и Джерома Джерома. Здесь нас интересует не столько содержание посланий от мертвых писателей, сколько способы, которыми они были получены. Например, послание от Лондона было обнародовано его близким знакомым Эдвардом Пейном, который, в свою очередь, получил его от «одной леди, которая пожелала остаться анонимной». Пейн подтвердил, что анонимная леди, не знавшая Лондона при жизни, сообщила множество точных сведений о нем. Для Дойла это явилось доказательством того, что леди не плутовала. Мысль о том, что никакой леди не было и в помине, даже не пришла ему в голову. (Нет, все-таки наша гипотеза о том, что доктор не был доверчив, не выдержала критики, но не станем ее исправлять. Пусть читатель видит, как автор ломал голову, мучился и ошибался – вдруг это поможет кому-нибудь выдвинуть собственную версию?) Однако в двух случаях Дойл своему принципу не изменял и никому на слово не верил: с Диккенсом и Джеромом он беседовал лично.
История с Диккенсом имела предысторию: сперва один американец, Джеймс, заявил, что в него вселился дух великого писателя и продиктовал ему продолжение своего неоконченного романа «Тайна Эдвина Друда». Конан Дойл сей текст прочел и нашел его плохим. Однако он не назвал Джеймса мошенником, а сказал лишь, что, если бы текст писал живой Диккенс, это не делало бы ему чести. Теперь переходим к Конраду – иначе дальнейшее развитие истории с Диккенсом нам будет непонятно. Ван Рейтер, известный музыкант и медиум, сообщил Дойлу о своем разговоре с покойным Джозефом Конрадом: тот просил передать, что был бы счастлив, если бы Конан Дойл закончил его незавершенный роман из наполеоновских времен. Дойл представления не имел, что такой роман существует. (Рейтер – тоже; во всяком случае, так он сказал Дойлу.) Вскоре после этого чета Дойлов участвовала в спиритическом сеансе с ван Рейтером и его матерью; вдруг ван Рейтер сообщил Дойлу, что в комнате появился некий призрак, представившийся как Боз; то был псевдоним, которым пользовался Диккенс. (Рейтер не знал этого – во всяком случае, так он сказал.) Между писателями завязалась оживленная беседа. На вопрос Дойла о продолжении «Эдвина Друда» Диккенс ответил, что не имеет никакого отношения к тексту, представленному американцем, и выразил надежду на то, что его роман мог бы завершить Уилки Коллинз. Дойл просил его сказать, как же все-таки завершилась судьба несчастного Эдвина Друда. Дух Диккенса увиливал:
«Я сожалею о том, что ввергнул его в такие ужасные неприятности. Бедняга! Не знаю, что лучше: позволить тайне храниться в вашей записной книжке или похоронить ее навсегда». Лукавый дух обещал, что расскажет Дойлу все, если у того получится завершить роман покойного Конрада. Доктор отвечал: «Буду чрезвычайно польщен, мистер Диккенс». Дух же в ответ на это попросил называть его по-дружески Чарлзом. «Читателю это, конечно, покажется смешным, – писал Дойл в своей книге, – мне и самому было смешно. Но именно так все и было.»
После того как два писателя перешли на «ты», Диккенс произнес нечто маловразумительное насчет четвертого измерения и исчез, напоследок все же бросив ясный намек относительно судьбы героя своего неоконченного романа. (Ван Рейтер «Эдвина Друда» никогда не читал. Во всяком случае, так он сказал Дойлу.) Доктор считал, что вся эта история является одним из наиболее бесспорных доказательств существования духов: ведь призрак Диккенса сослался на факт, известный призраку Конрада! Но Дойл был прежде всего добросовестен: дело в том, что неоконченный роман Конрада в конце концов обнаружился – он был опубликован двумя годами ранее. «Это обстоятельство, конечно, снижает ценность полученного сообщения. Вероятно, мы раньше слышали о романе и забыли о нем, а потом подсознательно вспомнили». Так что призрак Конрада – не в счет.
Дойл мог бы и не писать об этой ошибке – ведь она давала читателю повод подумать, что и все остальные «случаи» основаны на подобных недоразумениях. Но он не хотел скрывать ничего, даже ошибок. Добавим, что с призраком Джерома доктора Дойла свел все тот же Рейтер, и великий юморист принес другу извинения: он был неправ, критикуя спиритизм, а теперь все понял и раскаивается. Разумеется, Рейтер ничего не знал о том, что Джером при жизни критиковал спиритизм, не слыхивал даже, что Джером и Дойл были знакомы. Ничего-то он не знал – счастливый человек.
Завершая разговор о «Грани неведомого», следует сказать, что есть одна область экстрасенсорики, из которой Дойл не привел в этой книге ни единого примера. Это – знахарство и «чудодейственные излечения». Ведь он был врачом и остался им навсегда.
Улучшение в состоянии доктора наступило во второй половине декабря. Новый, 1930 год он встречал
