янгелевской площадке. Все знали, что двигательная установка АМСа заправлена азотной кислотой и керосином. Вдруг запустится двигатель! Аркадий Осташев, находившийся в зале, первым понял, что произошло. Он скомандовал быстро отстыковать раму, подключить наземный пульт и остановить преждевременную активность АМСа. Оказалось, что из-за упругой деформации рама с аппаратом отошла от силового шпангоута настолько, что сработали концевые контакты, предназначенные для включения первого приземного сеанса после отделения от носителя.
Не вытерпев неизвестности, вся Госкомиссия сделала перерыв и спустилась в зал. Я предложил один из двух концевых контактов заглушить, на втором поставить более широкий упор и ввести электрическую блокировку, которую убирать в вертикальном положении на старте. Предложения были за ночь реализованы и с наземного пульта перепроверены.
Холодным утром по традиции все съехались к воротам МИКа на вывоз. Ворота раздвинулись, и мотовоз, фыркая выхлопными газами, приготовился толкать установщик с ракетой на старт. Неожиданно Королев сказал Кириллову:
— Остановить вывоз!
— Почему, Сергей Павлович?
— Вы назначили на 7 часов утра, а сейчас только 6 часов 50 минут.
Все заулыбались и терпеливо пританцовывали на морозе положенные десять минут.
Точно в 7 часов Руднев громко, обращаясь ко всем собравшимся, сказал:
— Сергей Павлович преподал нам урок точности. Я его поддерживаю и прошу всех впредь ничего досрочно не делать.
Это «указание» вызвало веселое оживление.
В первый же день испытаний на старте обнаружился быстрый уход гирогоризонта третьей ступни и выход на упор с выдачей команды аварийного выключения двигателя. Прояснить причину дефекта при нескольких повторах не удалось. Виктор Кузнецов принял грех на себя и предложил заменить прибор.
В 23.00 3 февраля непосредственно в бункере состоялось пятнадцатиминутное заседание Госкомиссии.
Финогеев за главного конструктора Пилюгина доложил о готовности систем управления носителем.
Ишлинский, которому было поручено выяснить возможные причины ненормального ухода гирогоризонта, за три минуты сделал доклад с присущим ему профессорским блеском.
Дремавший Келдыш встрепенулся и, нарушая формальный perламент, заключил:
— Даже если не знать принципов работы гироскопа, после вашего доклада становится понятным, что лучше летать без гироскопов.
Григорий Левин доложил, что все средства командно-измерительного комплекса готовы. Корабли «Долинск» и «Краснодар» — в Гвинейском заливе, «Ворошилов» дежурит у Александрии, «Сибирь» и «Сучан» — в Тихом океане.
Метеослужба сообщила: температура минус 15°, ветер слабый, облачности нет.
Члены Госкомиссии не пожелали покинуть теплую гостевую комнату бункера.
— Это вам не Гвинейский залив, а Тюратам, — заметил председатель Госкомиссии Руднев.
Осташев уехал в МИК, на приемную станцию телеметрии «Трал». Я поехал на первый ИП, в теплый домик, где были установлены «Тралы», принимавшие информацию со всех ступеней. По трехминутной готовности выхожу в холодную темноту. Ночной старт всегда впечатляет сильнее дневного. На секунды степь, сколько видит глаз, освещается единым факелом пяти ракетных двигателей. Вместе с удаляющимся грохотом постепенно гаснет свет, и в степи снова делается темно, одиноко и неуютно. Быстро возвращаюсь к телеметристам. Ни одного замечания визуально они не зарегистрировали. Последние сообщения из Уссурийска: четвертая ступень -блок «Л» — как будто отделилась, но неточно, будут перепроверять. Теперь все мчатся на ВЧ-связь на вторую площадку. Туда поступают через Одессу и Москву доклады с кораблей. Нет, не суждено было и на этом третьем пуске проверить хотя бы четвертую ступень. Три ступени предположительно отработали нормально! Наконец-то вышли на «пунктир», то есть на орбиту ИСЗ. Дальше пошли сообщения путаные, но уже было ясно, что четвертая ступень в нужное время к Венере не уйдет. Тут же была создана комиссия для детального расследования под моим председательством, и мне же было поручено форсировать подготовку к пуску 1ВА № 2.
Процесс исследования причин аварии первого пуска по Венере в моей комиссии начался с конфликта между «подследственными»: системой управления носителем, которую защищал Финогеев, системой электропитания, за надежность которой ручался Иосифьян, и конструкторами нашего ОКБ-1, которых Королев обещал отправить «в Москву по шпалам», если они виноваты в неотделении блока «Л» от блока «И».
Выручили всех телеметристы. Борис Попов принес графики, построенные по донесениям с Камчатского измерительного пункта. Была очевидна причина — отказ в конце участка работы третьей ступени машинного преобразователя тока ПТ-200. Этот преобразователь обеспечивал питанием систему управления блока «Л», и авария полностью объяснялась его отказом.
Разработчик ПТ-200 Иосифьян спросил:
— А где стоит мой преобразователь?
После недолгого замешательства выяснилось, что ПТ-200 установлен на раме, соединяющей блок «И» с блоком «Л».
— Что же вы хотите? — возмутился Иосифьян. — На работу в вакууме эта электрическая машина не рассчитана. Очевидно, вышли из строя подшипники либо сразу, как наждаком, сточились на коллекторе угольные щетки. Скорее всего и то и другое. Я разрешения на эксплуатацию этой машины в вакууме не давал!
Получалось, что виноват Финогеев, который использовал ПТ-200 в своей системе, не согласовав условия его применения с разработчиком, и я, отвечающий за «курирование», то есть контроль за действиями всех, по королевской терминологии, «заржавленных электриков».
