министров, что о радикальной перестройке планов не могло быть и речи. Несмотря на наличие действительного космического патриотизма и огромных потенциальных возможностей науки и промышленности, не оказалось во главе советской космонавтики истинного вождя, который мог бы повернуть ее развитие столь решительно, как это сделал Королев в 1961 году.
После нашей долгой предновогодней беседы у Пилюгина я убедился, что даже он, верный соратник Королева, не считает высадку на Луну нашей главной задачей. Его лично больше всего занимала проблема пусков боевых твердотопливных ракет Надирадзе с подвижных стартовых систем, техника разведения боевых головных частей, разработка собственных бортовых вычислительных машин и конкурентоспособной системы дистанционного управления, контроля и пуска боевых ракет. Пилюгина время от времени настолько увлекал сам процесс технологии разработки, что о конечной цели он как бы забывал.
Впрочем, предаваться мрачным размышлениям времени не оставалось. В начале года отмечали наши очередные победы в космосе: 14 и 15 января были выведены «Союз-4» с космонавтом Владимиром Шаталовым и «Союз-5» с космонавтами Борисом Волыновым, Алексеем Елисеевым и Евгением Хруновым. «Союзы» произвели автоматическую стыковку, после чего Елисеев и Хрунов через открытый космос перебрались в корабль Шаталова.
Во время этих операций в космосе я, Трегуб, Раушенбах, Бушуев находились в евпаторийском центре управления. Мишин вместе с Керимовым и министром Афанасьевым прилетели после пуска «Союза-5». Конечно, вместе с нами участвовали в этой по-настоящему увлекательной работе десятки ведущих специалистов, за которыми были серьезные долги по H1-Л3. Но на время таких событий мы все забывали о H1-Л3. В том числе и министр – председатель Госкомиссии по Н1-Л3.
Первая пилотируемая стыковка, да еще с переходом из корабля в корабль через открытый космос прошла очень гладко. Среди всех участников полета своей организованностью, честностью докладов и работы особенно выделялся Шаталов.
Старт Шаталова был назначен на 13 января. Мы не верили в роковое влияние «числа 13». На этот раз древняя примета себя показала. В 10 часов 30 минут Шаталов удобно устроился в корабле и начал переговоры с бункером. Все шло прекрасно. Перед самым стартом, когда у ракеты уже никого не было, поступил с пульта доклад о снятии готовности гироприборов носителя. При температуре воздуха минус 24 градуса да еще и «с ветерком» начинать замену гироприборов, имея на борту корабля космонавта, было рисковано. Шаталова благополучно выдворили. Он не унывал и пошутил, что «произвел самую точную посадку». Гироприборы заменили, все наземные кабели перепроверили и пуск благополучно осуществили на следующий день.
Вместе с большой группой специалистов и болельщиков я переживал эти события по скупым донесениям в Евпаторию с полигона.
«Союз-4» произвел посадку нормально, а «Союз-5», в котором оставался один космонавт Волынов, – нештатно. Бытовой отсек не пожелал отделиться по электрической команде от спускаемого аппарата. Он оторвался только при входе в атмосферу. Спуск был баллистическим с большими перегрузками, корпус спускаемого аппарата вошел в атмосферу ориентированным с ошибкой в 180 градусов и едва не прогорел до дыр. Однако Волынов чудесным образом остался жив и здоров. По этому поводу местные поэты сложили белый стих, использовав фамилии членов экипажей:
ПоШатались,
ПоВолынили,
Ни Хруна не сделали,
Ели сели.
Но смеялись мы не долго. Нависал, буквально нависал пуск Н1 №3Л.
Глава 10
ГОД 1969, ПЕРВЫЙ ПУСК Н1
18 января в Евпатории за обедом в офицерской столовой мы «активно» отметили день рождения Мишина и чудесное спасение Волынова. После хорошего обеда Мишин с Керимовым, Каманиным, Пономаревым и Береговым вылетели на полигон для встречи космонавтов и отправки их на московские торжества. На следующий день утром вылетели в Москву и мы.
Когда возвращались в Москву, изрядно отметив в самолете счастливый конец наших треволнений, я сказал Бушуеву:
– Это двенадцатая посадка 7К-ОК. И вот такие неожиданные фокусы. Для Л3 проектируем другой спускаемый аппарат и другую систему спуска. Сколько надо предварительно спустить со второй космической скоростью аппаратов, чтобы быть уверенными?
– Сейчас лучше об этом и не думать, – отмахнулся он.
В самолете было шумно и весело. Шутки и смех снимали напряжение четырех стрессовых суток.
В Евпаторийском центре осталась команда Бабакина, управляющая полетами «Венеры-5», запущенной 5 января, и «Венеры-6», запущенной 10 января. Пока у них все было в порядке. Я бы сказал, даже более чем в порядке. Бывают же такие совпадения! В промежутке между пусками этих двух «Венер» 8 января вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О плане работ по исследованию Луны, Венеры и Марса автоматическими станциями».
Это постановление было разработано Бабакиным при самом активном участии и поддержке Келдыша. На ближайшие пять лет для коллектива Бабакина и связанных с ним многих ученых перспектива была четко расписана. Эстафета автоматов, переданная Бабакину Королевым, попала в руки энтузиастов, которые не скрывали своей радости и от первых успехов, и от открывшейся перспективы.
Общаясь с Бабакиным и его товарищами, я с досадой отмечал, что подобный жизнерадостный оптимизм в коллективе ЦКБЭМ угасает. И связано это не только с разбродом и шатаниями по программе пилотируемых полетов и успехами американцев.
22 января все руководство ЦКБЭМ фактически не работало сначала готовилось, а затем отбыло в Кремль на очередную торжественную встречу сразу четырех новых космонавтов.
Нет, не зря еще Иван Грозный устраивал в Кремле трапезы. Обильное застолье на время снимает стрессовое состояние.
Несмотря на обилие лучших сортов алкогольных напитков и великолепные кремлевские закуски на любой вкус, за нашим «конструкторским» столом вспыхивали разговоры об очередной аварии УР-500К и
