Ромму было вовсе не обязательно объяснять ассистенту мотивы своих поступков. А вот он захотел это сделать и объяснил. И я на всю жизнь запомнил этот урок.
Запомнил я и другие человеческие уроки Ромма.
В те времена тонирование сцен не практиковалось. Считалось, что тонированием нельзя добиться от актера той трепетности, которая возникает в его речи непосредственно на съемке, да и технических возможностей для тонирования тогда не было. Все сцены снимались синхронно, и проблема тишины в павильоне стояла очень остро. Один посторонний звук, еле заметный шумок могли испортить целую сцену. Известны случаи, когда на этой почве возникали крупные конфликты.
Один из таких конфликтов произошел на съемках у Ивана Александровича Пырьева. Иван Александрович добивался какого-то очень важного для фильма эффекта и, наконец добившись, объявил съемку, но посреди сцены послышался какой-то странный звук, похожий на хрюканье. Пырьев прекратил съемку и стал выяснять, кто шумел. Все вокруг только пожимали плечами. Снова стали ставить кадр, снова объявили съемку, и опять как раз в самый разгар сцены послышался тот же странный звук. Пырьев был вне себя. Он искал хулигана, но не мог найти. Он ругался, поносил всех на чем свет стоит и, наконец, решил сам подкараулить виновника. Дал команду снимать, но камеру не включил, и пока актеры играли сцену, бдительно за всеми наблюдал. На сей раз виновник был обнаружен. Им оказался дежурный пожарник. Пожарник стоял наверху, на колосниках, и оттуда наблюдал съемку. Пока шла репетиция и было шумно, он бодрствовал, но, когда начиналась съемка и наступала тишина, утомленный ночным бдением пожарник засыпал и во сне начинал храпеть. От этого храпа он сам просыпался и, дико тараща глаза, смотрел вокруг.
Иван Александрович Пырьев изрек все известные ему проклятья и, схватив свою толстую палку, погнался за пожарником. Тот в ужасе бросился прочь. Потом сам Иван Александрович, смеясь, рассказывал, как бежал за пожарником по пустым коридорам «Мосфильма» и очень жалел, что тому удалось запереться в уборной и таким образом избежать расплаты.
Очень похожая ситуация повторилась однажды на съемке у Ромма. Один из эпизодов фильма был задуман как ряд отдельных маленьких сцен, появляющихся из наплыва в наплыв. Можно было снять каждую из сцен отдельно, а наплывы осуществить лабораторным путем, но качество изображения при этом сильно пострадало бы. Решено было осуществить наплывы прямо на съемке при помощи кинокамеры. Однако такой путь достижения высокого качества был связан с большим риском: если хотя бы в одной сцене окажется брак, придется начинать все с самого начала. Решено было пойти на этот риск.
Первая, вторая и третья сцены прошли благополучно. Но во время исполнения последней сцены, как раз на реплике актера, раздался резкий звук. Случилось то, чего все опасались, – пленка была загублена, два дня работы пошли в мусорную корзину. Михаил Ильич побледнел. Все с ненавистью смотрели на старика из массовки, который поспешно поднимал с пола очки. Во время съемки он, очевидно, задремал – съемка была ночная, – и очки свалились на гулкий пол декорации. Глаза Ромма гневно блеснули. Он сорвался с места и метнулся к старику. Старик с испугом смотрел на Ромма.
– Милый мой! – сказал Михаил Ильич с чувством. – Ну нельзя так. – И, огорченный, отошел в сторону.
Помню, что тогда нам всем было жалко Ромма, но мы восхищались им: он не мог ни обидеть, ни оскорбить старика. Впрочем, Ромм не был ни благостным, ни добреньким. Часто, когда это было необходимо, он был тверд и бескомпромиссен.
Помню рассказ о случае, который произошел еще на картине «Тринадцать». Картина снималась в пустыне, в очень трудных условиях, и, по общему согласию, был там введен «сухой закон». Однажды, еще в начале съемок, Михаил Ильич заметил, что актер, исполнитель одной из главных ролей, явился на съемочную площадку в нетрезвом виде. Ромм сделал актеру серьезное замечание и обещал, что, если подобное повторится, тот будет немедленно отправлен в Москву. Актер только улыбнулся:
– Теперь не отправишь. Я уже снялся в нескольких сценах. Не переснимать же все заново. Придется тебе терпеть меня до конца!
Михаил Ильич ничего не ответил.
На следующий день актер опять вышел на съемку навеселе. Михаил Ильич помрачнел. А молодой человек, довольный своей неуязвимостью, нахально вошел в кадр. Его забавляла беспомощность Ромма. Другие артисты тоже посмеивались. «Сухой закон» и авторитет Ромма в этой ситуации сильно пошатнулись.
Внезапно в разгаре съемки, когда все увлеклись игрой, Ромм крикнул актеру:
– Басмачи стреляют! Падай!
Актер ловко упал на песок.
– Стоп! – скомандовал Ромм и строго сказал: – Теперь ты убит и можешь ехать в Москву. Твоя роль закончилась.
Это был хороший актер, и роль у него должна была быть большая. Но Ромм пожертвовал и тем и другим, понимая, что без железной дисциплины он не снимет фильм, и поступил со всей принципиальной строгостью. Пригодился военный опыт – Ромм был командиром Красной Армии во время гражданской войны.
...Оставалось снять всего одну небольшую сцену фильма «Адмирал Ушаков» здесь, а затем переезжать в другой город. Но случилось так, что артист, на которого рассчитывала группа, утренним поездом не приехал. Решили ждать. Прождали несколько часов, но и следующим поездом он не прибыл. Тогда решено было направить ассистента Тасю Цветкову в Симферополь, чтобы она нашла и привезла на съемку местного актера. Тася разыскала такого человека и возвратилась вместе с ним в Ялту. Когда они приехали, было уже далеко за полдень. В своем театре этот артист занимал одно из ведущих мест. Но в кино он никогда не снимался и был смущен тем, что его на ходу схватили, посадили в машину, привезли на съемочную площадку, даже не разъяснив толком, что предстоит играть.
– Это так неожиданно, – говорил он смущенно. – Я просто растерян...
Михаил Ильич поспешил успокоить его:
– Что поделаешь? И на театре бывают срочные вводы в роль... – Ромм указал на баржу, на которой размещалась декорация палубы флагманского корабля. – Эта посудина уходит от нас ночью. Если мы не снимем сегодня сцену, мы уже никогда не сможем ее снять. Вот мы и обратились к вам за помощью.
– Но я даже сценария не читал.
– От вас потребуется очень немного. Вы – курьер, прибывший к Ушакову от царя Павла. Вы подниметесь по этому трапу на палубу, изысканно поклонитесь Ушакову – его играет артист Переверзев, – произнесете несколько слов приветствия и подадите пакет адмиралу. Вот и все.
Актер, как мне показалось, был несколько разочарован простотой задачи, сказал, что ему все ясно, взял текст приветствия и отправился на грим.
Солнце быстро катилось к закату, съемочного времени оставалось мало. Чтобы выиграть время, мне было поручено организовать действия матросов и офицеров на втором плане. Наконец появился артист в костюме и гриме. Михаил Ильич осмотрел его и остался доволен. Началась последняя репетиция перед съемкой. Артист проделал все, что от него требовалось, изящно и даже с блеском. Только текст он помнил нетвердо, и Ромму пришлось в одном месте поправить его.
– Съемка!
Зашипели и зажглись осветительные приборы, пиротехники пустили в ход свои дымовые шашки.
– Аппаратная, мотор!
Подбежала какая-то девушка и щелкнула у самого носа актера хлопушкой.
– Начали!
Но тот оставался на месте – он растерялся.
– Стоп! – скомандовал Ромм и мягко спросил актера: – Вас, вероятно, выбила из состояния наша специфика?
– Да, Михаил Ильич, очень непривычно... – Актер смущенно показал на хлопушку.
– Хорошо, мы хлопнем в конце съемки, – согласился Ромм. – Нашим актерам она не мешает. Многие даже не могут без хлопушки играть. Она мобилизует. Вы готовы?
– Да.
– Аппаратная, мотор!.. Начали!
