просто наняла какую-нибудь девицу, заплатила ей деньги, и она подтвердила бы что угодно…
– Лив, я не хочу это даже обсуждать, – строго пресек собеседницу Том.
– Иногда ради великой цели приходится идти и на компромиссы, – назидательно произнесла она.
– Ты так веришь в то, что причина жадности Малколма в его ревности? – недоверчиво спросил Том.
– Я убеждена в этом. Я слишком хорошо знаю его, – кивнула Оливия.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Первое впечатление Тома было легким, почти эфемерным. Тонкое полупрозрачное существо, белокурые пушистые волосы, мягкая чувственная кожа, от которой исходил женственный аромат, высокая прельстительная грудь, лебяжья шея…
Отзвучали реквиемы, были произнесены речи, которые мало чем отличались одна от другой, и все вместе говорили о том, что не стало славного австралийца, щедрого благотворителя, человека, способного поступиться своими интересами ради общественных.
С огромным пиететом выслушали выступление сына, который в очередной раз сурово объявил, что его отец никогда «не расточал нажитых сомнительными махинациями доходов, чтобы угождать своим порокам и постыдным слабостям». Он сказал это так, словно действительно у кого-то из присутствующих имелись обоснованные сомнения на этот счет…
Томас слышал, как затруднено дыхание девушки, чувствовал, как грудь теснится, смущаясь столь близкого касания, как напряжены ее члены, захваченные властными объятьями, как пугливо вырывается струйка теплого воздуха из ее полуоткрытого рта, боясь обжечь его кожу порывистым выдохом.
Кэт в очередной раз звучно и поспешно вобрала в себя воздух и вздрогнула, ощущая на своих плечах и спине настойчивое давление его рук.
Он бесцеремонно заглядывал в ее распахнутые зеленые глаза, постигая эту подернутую легким туманом бездонную морскую глубину. Розовый бутончик рта, волнуемый неровным дыханием, безумно волновал его. Необузданным своим воображением Том уже впился зубами в эти влажные губы, он уже тянул из их мякоти сладостный сок, с которым в него перетекала ее сила, ослабевал протест, воцарялась податливость желанной плоти.
Практика подсказывала, что перед ним не столько привлекательная женщина, сколько воплощенный в образе «классической блондинки» агент коварства. Шпионаж и конкурентная борьба шли рука об руку и нередко действовали посредством таких обманчивых и соблазнительных женских форм.
Эти чуть приоткрытые сочные губы, ощутимый трепет гибкого девичьего тела он лишь отчасти принимал как лестный ответ на его мужскую стать, но главным образом как изящный прием женского кокетства.
Он ухмыльнулся:
– И как же так вышло, что мы вот так вот тесно соприкоснулись, милочка? Хотя я, следует признаться, не в обиде.
Кэт лихорадочно старалась придумать приемлемый ответ. Но по ее растерянному взгляду Том прочел отсутствие каких-либо разумных объяснений. Его жесткое лицо и холод стального взгляда не смягчала даже кривая ухмылка, тогда как Кэт просто захлебывалась обилием впечатлений, среди которых был и сандаловый дух его одеколона, и пронзающая острота серых глаз, и властное звучание сочного баритона, и сила неожиданных объятий, в которые она была поймана без шанса улизнуть.
– Да я просто… всего-то… В общем, ничего особенного, я только… – так и не нашлась, что сказать молоденькая составительница некрологов. – Вы позволите мне… Пожалуйста, пустите… Это даже как-то неловко, и вы еще требуете объяснений. Я не в состоянии соображать, когда вы так крепко держите меня, – старалась овладеть ситуацией Кэт.
Его лицо не изменилось ни на йоту. Все та же ухмылка, и хватку он не ослабил, лишь сказал:
– Выбор у вас невелик. Объяснитесь, пока я не задействовал секьюрити.
Рассел скользнул рукой в карман, извлек из него телефон и уже угрожающе принялся жать на кнопки, демонстрируя твердость своего намерения.
– Я пыталась найти дамскую комнату, – прошептала в свое оправдание Кэт и непритворно зарделась, смущенная собственным же интимным признанием.
– И я должен без колебания вам поверить, мисс? – усмехнулся Том.
– Это уж как вы хотите, – дерзко проговорила Кэт, ярко вспыхнув уже не от смущения, а от негодования. – Но не понимаю, что вам мешает поверить мне? Люди порой, да что уж там лукавить, частенько нуждаются в уединении в туалетной комнате. И какие у вас имеются основания, чтобы подозревать меня в злом умысле, отказываясь принять мое объяснение? – гневно спросила журналистка. – А теперь позвольте мне идти… вне зависимости от того, удовлетворены или не удовлетворены вы этим объяснением.
– Не так быстро, милочка, – одним-единственным сдерживающим движением подавил ее порыв дерзости Томас.
Кэт оказалась в еще большем стеснении между исполином и стеной. При всем желании она не могла пошевелиться.
– Не будем играть в невинность и неразумение, златовласка. Я видел достаточно, чтобы сделать вывод. Ты стояла, затаив дыхание, стояла и не двигалась. Не так люди ищут туалет. Но именно так они подглядывают и подслушивают, милочка… Вот только хотелось бы знать, из собственного ли любопытства ты ловила частный разговор, или же тебя кто уполномочил?
– Я не вслушивалась в то, о чем вы шептались. Просто, ненароком очутившись здесь, боялась показаться вам на глаза, ждала, пока вы уйдете. Так и знала, что вы заподозрите меня, если заметите…
– Должно быть, ты считаешь меня идиотом, девочка, – констатировал Рассел.
– Уверяю, те обрывки фраз, что долетали до моего слуха, остались совершенно непонятными для меня и…
– Чушь! – резко оборвал ее мужчина. – Здесь превосходная акустика.
– Послушайте, я здесь впервые, заплутала среди колонн, а когда разобралась, было поздно идти к выходу. Вы беседовали с вашей… с этой дамой и были в явном раздражении, поэтому я не рискнула показываться вам на глаза. Мне очень жаль, что так получилось, но уверяю вас, никакой цели у меня не было. А теперь я бы в самом деле не отказалась бы посетить дамскую комнату… Ну, вы понимаете, о чем я? – замявшись, добавила Кэт.
– Понимаю, что ты отчаянно изворачиваешься, золотце. Как тебя зовут?
– Кэт.
– Кэт, а дальше?
– Саммерфилд, – нехотя пробормотала девушка.
– Саммерфилд, – со значением повторил Том Рассел. – Так вот она какая. Тебе, значит, мой отец обязан этой слащавой эпитафией.
– Босс одобрил, – буркнула блондинка, – он же меня сюда и прислал от имени отдела новостей.
– А ты часом папарацци не подрабатываешь?
– Нет, я работаю только на «Клэрион», – твердо ответила Кэт.
– Так вот, мисс Саммерфилд, если вам не надоело работать на «Клэрион», то в ваших интересах будет забыть обо всем, что вы здесь услышали. Тем более не смейте передавать это кому-либо, фиксировать слова на пленку или бумагу. Потому что, если вдруг, ненароком, кому-то станет известно о содержании сегодняшнего моего разговора, я обвиню в утечке вас, и только вас. Вы все поняли?
– Да, – тихо проговорила она.
– Мне нравится, когда такое ангельское создание говорит «да», говорите «да» почаще. Вам это идет больше всяческих неубедительных в своей нелепости оправданий. Такое роскошное тело всегда должно отвечать «да».
– Да как вы смеете?! – возмутилась обладательница хваленого тела. – Я пришла выразить вам свои соболезнования, а вы оскорбляете меня!
– Не переборщите с гневом, милочка, – лениво присоветовал ей Рассел.
И тут они оба резко повернулись на звук. Со скрипом приоткрылась дверь в глубине собора, и в узком дверном проеме показался силуэт священника.
