другим.
Последнее не содержало ни материнского упрека, ни интереса, ни раздражения.
Дэйв засуетился и выбросил только что раскуренную сигару в окно.
— Прости, пожалуйста, — сказал он.
Ребенок лежал на руках матери. Тени от деревьев пробегали по его лицу. Голубые глаза были широко раскрыты. Из крошечного розового ротика доносилось мерное посапывание. Алиса мельком взглянула на ребенка и передернула плечами.
— Холодно? — спросил Дэйв.
— Я совсем продрогла. Закрой, пожалуйста, окно, Дэвид.
Ужин. Дэйв принес ребенка из детской и усадил его на высокий, недавно купленный стул, подоткнув со всех сторон подушки.
— Он еще маленький, чтобы сидеть на стуле, — сказала Алиса, пристально разглядывая свою вилку.
— Ну все-таки забавно, когда он сидит с нами, — улыбаясь, сказал Дэйв. — И вообще у меня все хорошо. Даже на работе. Если так пойдет Дальше, я получу в этом году не меньше пятнадцати тысяч. Эй, посмотри-ка на этого красавца. Весь расслюнявился.
Вытирая ребенку рот, он заметил, что Алиса даже не повернулась в сторону сына.
— Я понимаю, это не очень интересно, — сказал он, снова принимаясь за еду, — но мать могла бы проявлять больше внимания к собственному ребенку
Алиса резко выпрямилась:
— Не говори так! По крайней мере, в его присутствии! Позже, если уж это необходимо.
— Позже?! — воскликнул он. — В его присутствии, в его отсутствии… Да какая разница? — Внезапно он пожалел о сказанном и обмяк. — Ладно, ладно. Я же ничего не говорю.
После ужина она позволила ему отнести ребенка наверх, в детскую. Она не просила его об этом. Она позволила ему. Вернувшись, он заметил ее у радиоприемника. Играла музыка, которую она явно не слушала. Глаза ее были закрыты. Когда Дэйв вошел, она вздрогнула, порывисто бросилась к нему и прижалась губами к его губам. Дэйв был ошеломлен. Теперь, когда ребенка не было в комнате, она снова ожила. Она была свободна.
— Благодарю тебя, — шептала она. — Благодарю тебя за то, что на тебя всегда можно положиться, что ты всегда остаешься самим собой.
Он не выдержал и улыбнулся:
— Моя мать говорила мне: “Ты должен сделать так, чтобы в твоей семье было все, что нужно”.
Она устало откинула назад свои блестящие темные волосы.
— Ты перестарался. Иногда я мечтаю о том, чтобы у нас было так, как после свадьбы. Никакой ответственности, никаких детей. — Она сжимала его руки в своих, лицо ее казалось неестественно белым.
— О Дэйв! Когда-то были только ты и я. Мы защищали друг друга, а сейчас мы защищаем ребенка, но мы сами никак не защищены от него. Ты понимаешь? Там, в больнице, у меня хватало времени, чтобы подумать об этом. Мир полон зла…
— Действительно?
— Да, это так! Но законы защищают нас от него. А если бы их и не было, нас защищала бы любовь. Я не смогла бы сделать тебе ничего плохого, потому что ты защищен моей любовью. Ты уязвим для меня, для всех людей, но любовь охраняет тебя. Я совсем не боюсь тебя, потому что любовь смягчает твои неестественные инстинкты, гнев, раздражение. Ну а ребенок? Он еще слишком мал, чтобы понимать, что такое любовь и ее законы. Когда-нибудь мы, может быть, научим его этому. Но до тех пор мы абсолютно уязвимы для него.
— Уязвимы для ребенка? — Дэйв отодвинулся и пристально посмотрел на нее.
— Разве ребенок понимает разницу между тем, что правильно, а что нет?
— Нет, но он научится понимать.
— Но ведь ребенок такой маленький… Он просто не знает, что такое мораль и совесть… — она оборвала свою мысль и резко обернулась. — Этот шорох! Что это?
Лейбер огляделся:
— Я ничего не слышал… Она не мигая смотрела на дверь в библиотеку. Лейбер пересек комнату, открыл дверь в библиотеку и включил свет:
— Здесь никого нет. — Он вернулся к ней: — Ты устала. Идем спать.
Они погасили свет и молча поднялись наверх.
— Прости меня за все эти глупости. Я, наверно, действительно очень устала, — сказала Алиса.
Дэвид кивнул. Она нерешительно помедлила перед дверью в детскую. Потом резко взялась за ручку и распахнула дверь.
Он видел, как она подошла к кроватке, наклонилась над ней и испуганно отшатнулась, как будто ее ударили в лицо:
— Дэвид!
Лейбер быстро подошел к ней.
