делались мягкими и сочными, еще чуть-чуть — и с этих губ сорвалась бы неудержимая лавина стихов; жилистые, словно изъеденные ржавчиной пальцы опустились на колени, стали наливаться сливками, молоком, талым яблочным снегом. Опустив глаза, он в ужасе стиснул кулаки, чтобы окончательно не обабиться!
— Не хочу! Верни мои руки! Прополощи мне рот!
— Хватить трепаться. — Это заговорил внутренний голос — Филип.
— Только время теряем, — подхватил Том.
— Надо бы познакомиться с той девчонкой, что сидит через проход, — сказал Джон. — Все согласны?
— Все! — пропел в одно горло вокальный квартет. Дедуля подскочил — его словно дернули за невидимые веревочки.
— Возражений нет?
— Есть! — вскричал Дедуля.
Он надавил себе на веки, надавил на темя, надавил на ребра. Чудовищное ложе, потеснившее все его нутро, обрушилось, увлекая за собой перепуганных узников.
— Вот вам!
Братья рикошетом запрыгали в потемках.
— На помощь! Сеси! Тут темно — хоть глаз выколи! Посвети, Сеси!
— Я здесь, — отозвалась Сеси.
До старика что-то дотронулось: ущипнуло, пощекотало, почесало за ухом, пробежало по спине. У него дрогнули колени, скрипнули лодыжки. В горло набились перья, в носу защипало от гари.
— Уилл, левая нога, шевелись! Том, правая нога, оп-па! Филип, правая рука! Джон, левая! Резко! А я подхвачу цыплячье туловище. Готовы? Дружно!
— Раз-два!
— Взяли! Живо!
Дедуля побежал.
Только не через проход, а вдоль вагона — охая и сверкая глазами.
— Стой! — грянул античный хор. — Девчонка не там! Эй, кто-нибудь, поставьте ему подножку! Ноги-то у кого? У тебя, Уилл? У Тома?
Дедуля распахнул дверь, выскочил в продуваемый ветром тамбур и уж примерился было спрыгнуть в пролетающие мимо подсолнухи. Как вдруг:
— Замри! Примерзни! — раздалось у него изо рта.
Он так и примерз к задней площадке стремительно несущегося поезда.
Через мгновение, подхваченный какой-то силой, он снова очутился в вагоне. На повороте его бросило прямехонько в объятия к той миловидной девушке.
— Прошу… — Дедуля вскочил, — …меня простить.
— Прощаю. — Девушка широко раскрыла объятия.
— Нет-нет, умоляю, не затрудняйтесь, не нужно! — Дедуля рухнул в кресло напротив и зажмурился. — Черт! Проклятье! А ну, замрите! Убирайтесь на чердак, вампиры! Чтоб вам пусто было!
Братья с ухмылкой заткнули ему уши воском.
— Не забывайтесь! — процедил сквозь зубы Дедуля. — Где вы, молодые жеребцы, а где я, полутруп!
— Ну и что? — пропел камерный квартет за сомкнутыми веками. — С нами и ты станешь молодым жеребцом!
Он почувствовал, как в животе подожгли шнур, от которого в груди рванула бомба.
— Нет!
В потемках Дедуля дернул за какой-то шнурок. Распахнулась потайная дверца. Братья кубарем полетели в бесконечный, манящий лабиринт многоцветья и памяти. Где явственно виднелись какие-то фигуры, такие же манящие и почти такие же теплые, как сидящая напротив девушка. На лету братья вопили:
— Эй, полегче!
— Где это я?
— Том!
— Я где-то в Висконсине! Как меня сюда занесло?
— А я на пароходе, плыву по Гудзону! Уильям!
Уильям откликнулся откуда-то издалека:
— Я в Лондоне. Вот угораздило! В газете число: двадцать второе августа тысяча девятисотого года!
— Не может быть! Сеси!
