уверяя, что не в обиде. — Мы все понимаем. У тебя дел по горло. Ты в порядке, сын?
— В порядке, — ответил сын. — Только…
— Не смущайся, сынок, — сказал отец. — У нас все нормально. Поначалу пришлось туговато. С непривычки. Как, черт возьми, это выразить словами? Никак, поэтому и не буду…
— Джордж, умоляю, хватит болтать, распорядись насчет столика, — вмешалась мать.
— Это и есть наш столик, — сказал сын, указывая на свободные места. Он вдруг сообразил, что не зажег свечу, и дрожащими руками сделал это сейчас. — Садитесь. Выпейте вина!
— Твоему отцу пить вредно… — начала мать.
— Ей-богу, — сказал отец, —
— Совсем забыла. — У матери возникло странное ощущение, будто она только что примерила новое платье и заметила, что все швы морщат. — Все время забываю.
— А другие забывают, что живут! — Отец рассмеялся в голос. — На восьмом десятке люди просто перестают это
— Джордж, — перебила мать.
— Ничего удивительного, — продолжал отец, устраиваясь за столом раньше жены и сына. — Пока человек еще не родился на свет — это одно состояние, пока живет — второе, а уж после — третье. И не надо стесняться говорить вслух: эй, я на первой отметке, я на второй! Ничего не попишешь, мы теперь — на третьей и, как твоя мама призналась, иногда об этом забываем. Зато я могу пить, сколько влезет!
Он разлил вино и залпом осушил свой бокал:
— Недурно!
— Разве ты можешь судить? — вырвалось у сына, но он тут же прикусил язык.
К счастью, отец этого не расслышал и похлопал по сиденью стула:
— Садись, ма!
— Не говори мне «ма». Меня зовут Элис!
— Садись давай, Ма-Элис!
Мать осторожно присела на стул по одну сторону от него, а сын — по другую.
Только сейчас, когда все немного успокоились, сын как следует рассмотрел, во что одеты родители.
Отец пришел в твидовом пиджаке, в брюках-гольф и ярких гетрах с орнаментом. Апельсинового цвета туфли до блеска начищены, вокруг шеи повязан галстук — черный в оранжевую полоску, на голове кепи с широким отворотом, вроде бы из коричневого твида, совсем новое.
— Шикарно выглядишь, отец. И ты, мам…
Мать выбрала для такого случая элегантное пальто из тонкого серого кашемира, синее с белым шелковое платье и голубой шарф. Ее костюм довершала шляпка-колокол, какие носили стареющие модницы, прикрепляя рубиновыми булавками к безупречным локонам.
— Где я мог видеть эту одежду? — спросил сын.
Не дождавшись ответа, он вспомнил: на любительской фотографии, сделанной на лужайке у дома то ли в День поминовения[26], то ли в День независимости, четвертого июля, много лет назад. Они с братом, одетые в короткие брюки, курточки и кепки, исподтишка щипали друг друга, а сзади стояли родители, щурясь навстречу солнцу, которое навсегда осталось в том полуденном небе.
Отец, будто прочитав его мысли, сказал:
— Мы тогда как раз вернулись из церкви — дело было на пасху, в тысяча девятьсот двадцать седьмом году. Я отправился к заутрене в костюме для гольфа. Мать чуть в обморок не упала.
— Что за сплетни? — Мать порылась в сумочке, достала зеркальце, проверила, как накрашены губы, и подправила помаду мизинцем.
— Ничего особенного, Элис-ма. — Отец еще раз наполнил бокал, но теперь, под пристальным взглядом сына, стал пить медленнее.
— Когда распробуешь, вино хоть куда. Но крепкие напитки получше будут. Виски, к примеру. Где меню? Черт, вот же оно. Дайте-ка сюда.
Отец долго просматривал меню, вчитываясь в названия блюд.
— Почему тут все на французском? — возмутился он. — Неужели нельзя писать по-человечески? Кем они себя возомнили?
— Меню — на английском, папа. Смотри сюда. Видишь? — Сын провел ногтем по паре строк.
— Чтоб им пусто было, — фыркнул отец. — Почему же попросту не написать?
— Папуля, — сказала мать, — ты выбирай из того, что понятно.
— Терпеть не могу выбирать. А другие что едят? К примеру, вот за тем столиком? — Приглядываясь, отец подался вперед и вытянул шею. — На вид аппетитно. Закажу-ка и я то же самое.
— Твой папа, — сказала мать, — всегда так заказывал. Если бы люди за тем столиком грызли кнопки или свиные желудки, он бы все равно заказал то же самое.
