— Я сбежал, — выговорил он. — Сбежал к тебе. Больше ничего сказать не могу. Она умерла вчера, и я сразу сбежал. Куда мне идти? Спрятаться негде, разве что во Времени. Там, где нет ни обвинителей, ни судей, ни присяжных, да и свидетелей настоящих нет — только ты. Тебе одному под силу смыть с меня кровь, понимаешь? Выходит, ты сам меня притянул. Твоя молодость, непогрешимость, безоблачная пора, ничем не омраченная жизнь — вот та сила, которая увлекла меня в путь. Мой рассудок — в тебе. Не дай бог тебе отвернуться — тогда ты пропал. Мы оба пропали. Сойдем в одну могилу и больше не поднимемся, обречем себя на вечные муки. Хочешь, скажу, как ты должен поступить?
Молодой Хьюз поднялся с места.
— Плэндом! — пронеслось по вагону. — Плэндом!
Они вышли на перрон: старый человек семенил позади молодого, который ринулся вперед на непослушных ногах, натыкаясь на стены и толкая прохожих.
— Не так быстро! — умолял старик. — Прошу тебя, помедленнее!
Молодой словно не слышал.
— Как ты не понимаешь, мы оба в этом замешаны, надо подумать вместе и принять решение, чтобы ты не превратился в меня, чтобы мне не пришлось к тебе пробираться дорогами кошмаров — ох, это просто безумие, бред, я знаю, знаю, но ты хотя бы выслушай!
Джонатан Хьюз остановился у выхода с перрона, куда подъезжали машины, — там звучали радостные возгласы и сдержанные приветствия, гудели клаксоны, чихали моторы, уносились в ночь огни фар. Старик схватил его за локоть:
— Подумай: твоя жена… моя жена… с минуты на минуту будет здесь, а я еще не сказал и половины, ведь тебе не дано знать того, что знаю я — двадцать лет нераскрытых тайн, которыми необходимо поделиться и обменяться! Да ты меня не слушаешь! Господи, ты мне не веришь!
Молодой Хьюз не сводил глаз с мостовой. Вдали показалась последняя, запоздалая машина. Тут он спросил:
— А что произошло на чердаке в бабушкином доме летом пятьдесят восьмого? Об этом не знает ни одна живая душа, кроме меня. Ну?
Старик понурился. Переведя дыхание, он заговорил, как по-писаному:
— Мы прятались на чердаке двое суток. Никто не знал, где нас искать. Все думали, что мы побежали топиться в озере или бросились в реку. А мы в это время затаились под крышей и горько плакали, считая себя никому не нужными… слушали завывания ветра и хотели только одного — умереть.
Теперь молодой Хьюз развернулся и, не скрывая слез, в упор посмотрел на свое постаревшее отражение.
— Значит, ты меня любишь?
— А как же иначе? — отозвался старик. — Ведь я — единственное, что у тебя есть.
Машина подкатила к вокзалу. Улыбчивая молодая женщина помахала из-за ветрового стекла.
— Не тяни, — вполголоса сказал старик. — Давай-ка я поеду с тобой, осмотрюсь, посоветую, может, чему-то научу, что неладно — подправлю, глядишь, и подарю тебе счастливую жизнь на долгие годы. Решайся…
Машина остановилась и посигналила, женщина высунулась из окна:
— Привет, мой красавчик!
Джонатан Хьюз расхохотался и, как безумный, бросился к машине:
— Привет, моя красавица!.. Одну минутку.
Оглянувшись, он бросил взгляд на дрожащего старика с газетой, который остался стоять у вокзала. Тот сделал вопрошающий жест:
— Ты, часом, ничего не забыл?
Молчание. А потом:
— Тебя, — произнес Джонатан Хьюз. — Я забыл тебя.
В темноте машина круто развернулась. Женщину, ее молодого мужа и старика качнуло в одну сторону.
— Простите, не расслышала: как вас зовут? — спросила женщина сквозь шум двигателя, не снижая скорости.
— Он еще не представился, — встрял Джонатан Хьюз.
— Уэлдон, — произнес старик, часто моргая.
— Надо же! — удивилась Элис Хьюз. — Это моя девичья фамилия.
Старик еле слышно ахнул, но тут же взял себя в руки:
— Да что вы говорите?! Любопытное совпадение!
— Может, мы с вами состоим в родстве? Вы…
— Он был моим учителем в Центральной гимназии, — пришел на выручку Джонатан Хьюз.
— И по сей день учу молодых, — сказал старик, — по сей день.
Но они уже подъехали к дому.
Старик озирался вокруг. За ужином, совсем забыв о еде, он не сводил глаз с миловидной женщины,
