нашпигованной диким рисом. Интересно, много ли белого мяса под перьями у попугая или совсем ничего?

— Ты сделал бы это?! — вскричал я.

И посмотрел на него.

— Ты бы сделал, — сказал я, отвечая сам себе.

Я постоял еще немного у двери. Затем медленно прошел через небольшую комнату и остановился возле клетки с накинутым на нее платком. Я увидел одно-единственное слово, вышитое поверх платка: МАМА.

Я бросил взгляд на Шелли. Тот пожал плечами и стыдливо потупился. Я протянул руку к платку. Шелли вдруг сказал:

— Нет. Прежде чем снимешь его… спроси о чем-нибудь.

— О чем, например?

— О Ди Маджо[18]. Спроси о Ди Маджо.

Тут словно маленькая десятиваттная лампочка щелкнула у меня в мозгу. Я кивнул. Наклонившись к спрятанной под платком клетке, я прошептал:

— Ди Маджо, тысяча девятьсот тридцать девятый.

Живой компьютер словно задумался на минутку. Под словом МАМА зашуршали перья, клюв застучал о прутья клетки. Затем тоненький голосок произнес:

— Полных пробежек тридцать. Отбитых в среднем — триста восемьдесят один.

Я был ошеломлен. Но затем шепнул:

— Бейб Рут[19], тысяча девятьсот двадцать девятый.

Снова пауза, шорох перьев, стук клюва и:

— Полных пробежек шестьдесят. Отбитых в среднем — триста пятьдесят шесть. Мазила.

— Боже мой, — сказал я.

— Боже мой, — эхом отозвался Шелли Капон.

— Это он, попугай, который знал Папу.

— Он самый.

Я снял платок.

Не знаю, что я ожидал увидеть под вышитой тканью. Быть может, миниатюрного охотника в лесных сапогах, куртке и широкополой шляпе. А может, симпатичного крохотного рыболова с бородой и в свитере с воротником, сидящего на деревянной жердочке. Что-нибудь маленькое, что-нибудь литературное, что- нибудь человекоподобное, что-нибудь фантастическое, но только не попугая.

Но там был всего лишь попугай.

И даже не самый красивый из попугаев. Вид у него был такой, будто он годами не спал по ночам; одна из тех неряшливых птиц, которая никогда не чистит перышки и не полирует свой клюв. У него был зеленовато-черный порыжевший окрас, тускло-желтый горбатый нос и круги под глазами, как у скрытого пьяницы. Такие обычно, ковыляя, выпархивают из бара в три утра. Отбросы попугайного общества.

Шелли Капон словно угадал мои мысли.

— Если накрыть клетку платком, — сказал он, впечатление сильнее.

Я положил платок обратно на решетку.

Мысли мелькали в моей голове. Потом потекли совсем медленно. Я наклонился к клетке и прошептал:

— Норман Мейлер[20].

— Не мог вспомнить алфавит, — произнес голос из-под платка.

— Гертруда Стайн, — сказал я.

— Страдала крипторхизмом[21], — отозвался голос.

— Боже мой, — выдохнул я.

И отступил назад. Я смотрел на покрытую платком клетку. Затем подмигнул Шелли Капону.

— Ты отдаешь себе отчет, что это такое, Капон?

— Золотая жила, дорогой Раймундо! — довольно просиял он.

— Целый монетный двор! — поправил его я.

— Бесконечные возможности для шантажа!

— И причины для убийства! — добавил я.

— Ты представь, — фыркнул Шелли в стакан, представь, сколько бы отвалило одно только издательство Мейлера за то, чтобы эта пташка заткнулась!

Я снова обратился к клетке:

— Френсис Скотт Фицджеральд.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату