'Гудок', 28 апреля 1925г.
БУЗА С ПЕЧАТЯМИ
- Придется мне к месту моего жительства ездить, - сказал младший агент охраны Уткин Василий, - видно, не миновать мне начальству писать прошение.
Уткин Василий вооружился химическим карандашом и начертал некрасивыми буквами такое:
'ЗАЯВЛЕНИЕ
начальнику 2-й команды 3-го района
охраны грузов Сев.-Зап.ж.д.
Товарищ начальник, прошу вашего ходатайства о выдаче мне сезонного проездного билета от станции Медведево - места моей службы - до ст. Едрово местожительства.
Младший агент охраны грузов
Уткин Василий'
Взяв с собой произведение своей руки, Уткин Василий отправился в Едровский сельсовет и сказал председателю:
- Заверь мне, милый человек, заявленьице!
Председатель сельсовета жидким чернилом на обороте уткинского произведения написал так:
'Подпись руки Василия Уткина Едровский сельсовет удостоверяет.
Председатель Васячкин'.
Засим Уткин Василий направился в волостной исполком и вышел из него, имея на своей бумаге еще одну приписку, пониже на две строчки:
'Изложенное и подпись предсельсовета Васячкина Едровский ВИК удостоверяет.
Предвика (подпись неразборчива).
Секретарь (подпись совершенно неразборчива)'.
Кроме того, на бумажке Уткина Василия помещались две печати: одна в левом верхнем, другая - в правом нижнем углу. Печати были очень красивые, круглые, синие, и в центре их помещалась закорюка, отдаленно напоминающая изображение серпа и молота.
- К кому бы еще пойти заверить? - рассуждал сам с собой Уткин Василий. - Впрочем, больше ни к кому не надо. Подписей достаточно, и парочка печатей. Правда, ни один леший не разберет, что на этих печатях, но это все равно.
*
Засим начались уткинские неприятности. По прошествии времени, которое полагается на волокиту и бюрократизм, получил обратно от начальства Уткин свое заявление, на котором было написано красивым и бойким почерком:
'Ввиду неясной и неразборчивой печати в просьбе отказать и не выдавать до получения заявления, заверенного ясными печатями'.
Уткин, по прошествии времени, которое полагается на то, чтобы обомлеть, пополз опять в сельсовет и из сельсовета в ВИК с новым заявлением. Повое заявление ему опять заверили и поставили те же самые печати.
По прошествии времени, которое полагается на бузу и волынку, Уткин вновь получил от начальства своего заявление с резолюцией:
'Отказать за неясностью печати'.
Уткин явился вновь в сельсовет и ВИК с новым заявлением, причем сказал:
- Видно, братцы, ваши печати делал Федя, на свою рожу глядя.
Уткину вновь поставили на бумаге Федины произведения искусства. Уткин отправил бумагу начальству, и по прошествии времени бумага явилась обратно с резолюцией, которая Уткину уже была хорошо знакома:
'Отказать за неясностью печати'.
Тут Уткин сел на стул и заревел, как от зубной боли.
*
Чем все это кончится - неизвестно. Что вы, граждане, в самом деле, младшего агента охраны Уткина умучить хотите?!
МИХАИЛ
'Гудок', 30 апреля 1925 г.
КАРАУЛ!
Ректору ГИЖа
Уважаемый товарищ ректор!
Пишу это на предмет полного искоренения нижеперечисленных лиц. В противном случае советской периодической прессе угрожает гибель со всеми ее приложениями. А лица эти по вашему ведомству.
Итак: глава 1. АЛЬБЕРТ
'Подъезжая к сией станции и глядя на природу в окно, у меня свалилась шляпа' - такое написал незабвенный писатель Антон Павлович Чехов. Но он это написал в 'Жалобной книге', а не в книге со звучным и привлекательным названием 'Под восточной звездой' (библиотека 'Огонька'). Ее - эту книгу можно иметь у любого газетчика за 15 коп., а в ней на стр. 9-й:
'...они не думают о том, что прямо из мавританских зал этого дворца им предстоит поездка через бурное море, прячась под кучей просоленных брезентов на палубе рабочей шхуны'.
Это на 9-й странице, которая следует, как известно, за 8-й, а 8-я роковая. До 8-й плыл автор Альберт Сыркин более или менее благополучно, а на 8-й плюнул, махнул рукой и перестал бороться с хитрым русским языком. И начались аварии:
'... нефть куда-то возилась в грязных цистернах'...
Протестую, как читатель, заплативший за 'Звезду' 15 коп. Даже за такую ничтожную сумму ничего этого не может быть на свете, если и 'возилась', то не куда-то, а если 'куда-то', то не 'возилась'. А возили ее, проклятую нефть! Возили ее! Возили!! Она - неодушевленная дрянь.
Положим, глагол каверзный. Вообще путаница и непонятно.
'...Он не захотел ехать в Москву, а в ы з в а л с я дипломатическим курьером в Карс!' (стр. 17).
Может быть два решения: или не хватает четырех слов, сам вызвался поехать в качестве дипломатического курьера, или - что ужаснее всего - не нефтяной ли это истории повторение: 'его вызвали'? (Вызвался - вызвали, как возилась - возили?)
О, если так! Тогда Альберту очень плохо в волнах русского языка. И ему действительно нехорошо, и именно на стр.10-й:
'Энвер-Паша былой диктатор Турции, руководитель армянских резней...'
Энвер-Паша - плохой человек, но множественного числа у слова 'резня' нет. Это печально. Русский язык недостаточно усовершенствован, но нету. Слову 'резь' посчастливилось, - имеет 'рези', но они не всегда армянские.
Армянская же всегда резня, сколько бы раз негодяй Энвер ее ни устроил. Кстати, об армянах: слова 'порядконаводитель' (стр. 17) нету тоже. Слово 'консула', если говорить откровенно, заменено в русском языке словом 'консулы'. 'Лы'. Что может быть ничтожнее! А между тем меняет все!
Или: 'Год до него погиб...' (стр. 11). Нет, не погибал! За год до него он погиб! (Речь идет о бароне Унгерне фон Штернберг.)
Здесь уместно (барон... паша) вернуться к Энверу: никто не поверит Альберту Сыркину, что Энвер ходил в серой барашковой ш а п к е с э с к о р т о м подобострастных адъютантов.
Какой ты подобострастный ни будь, нет такой шапки на земном шаре!
А если бы и была, то находилась бы она не на Энвер-Паше, а в Кремле, рядом с царь-колоколом и пушкой. Царь-шапка.
Альберт открыл миллионы 'малярийных бацилл' на стр. 13-й. Нету малярийной бациллы в природе, и нечего на нее клеветать. Никакая бацилла малярии не вызывает.
Но не бывает там разных выражений - как-то: '...Флаги их гордо ежедневно полоскались над унылыми стенами' (стр. 21) и '...помогающем созидаться и строиться пробуждающемуся Востоку' (стр. 19), и '... скоро затем опять шатался со мной по Закавказью' (стр. 17) Не бывает, чтобы пробирались делегаты по бурному Черному морю, 'о к у т а н н о м у сплошной с е т ь ю плавучих м и н...' (стр. 9). Восьмое чудо такие мины,
