слабость? А теперь представь себе то, как будет чувствовать себя Мира, восстанавливая твою незнакомку?
— Я понял…
Даже для этих двух слов я приложил усилия. Теперь понятно, почему он так просил свою жену не помогать мне. Сергей «подпитался» от меня, и я почти в отключке. Внимание — вопрос:
— Мира возьмет у меня равноценную компенсацию?
Он смотрит на меня, как на идиота:
— Во — первых, ты бы сдох на месте. Во-вторых, она никогда не забирает у людей энергию для восстановления своей Силы.
Мы опять молча смотрим друг на друга. Я пытаюсь поставить себя на его место. Сейчас его любимая ослабевает, чтобы спасти совершенно чужого ей человека. Что бы я чувствовал? Не знаю. И, как бы вторя своему мысленному ответу, пожимаю плечами.
Сергей начинает ходить по моему кабинету взад-вперед.
Я же типа хозяин, а он у меня в гостях:
— Выпьешь чего-нибудь?
Он опять смотрит на меня. Наверное, обычные люди воспринимают такой взгляд, как обиду, или даже унижение. Но я же — фрик…
Его тяжелый вздох прокатился по комнате, потом он говорит:
— У тебя есть вопросы?
— Вы с Мирославой — люди?
— Меньше, чем ты. Мы — Родичи. И точка — больше никаких разъяснений.
— Почему?
— Потому что эти знания могут изменить твой, просчитанный нами, поведенческий код.
— Как Мирослава нашла нас?
— Она совершенно случайно увидела в расчетах из прошлого мизерную вероятность того, что кто-то из участников Проекта мог выжить. Мы с ней переработали огромное количество информации. На ваш поиск ушло не одно десятилетие.
— Так долго?
Сергей с издевкой цедит:
— Ну, прости… Только мы с ней делали это в состоянии полной секретности, без чьей — либо помощи. Да, и, честно говоря, без особого рвения, так как не считали просчитанную ранее вероятность достаточно высокой для того, чтобы посвятить себя этому вопросу полностью. Когда мы вас все-таки нашли, то какое-то время ушло на то, чтобы разобраться с системой Разморозки. Мы же далеко не специалисты в этом вопросе. Еще какое-то время мы потратили на то, чтобы выбрать наиболее благоприятное время для вашего появления.
— Почему это случилось?
— Ты имеешь в виду, растянувшееся вместо двадцати до пятисот лет, Состояние?
— Да.
— Не знаю.
— А сама идея Заморозки?
— Принадлежит не нам, а людям. Естественно, такую программу должны были создать. Мы знали о ней. Мы наблюдали и включали ее в систему факторов, влияющих на развитие человечества в случае непредвиденных Сдвигов. Но, по всем расчетам Родичей, в этом Проекте никто не должен был выжить.
— Почему цивилизация пришла в такой упадок?
— Из-за нашего сына.
— Зачем он сделал это?
— У Всеволода, как это получше сказать, идеологически непримиримые расхождения во мнениях с нами. Мы слишком поздно поняли, что наш сын действует самостоятельно, во вред нашим просчетам. Мне надо было ОтРодить, то есть убить его, в твоем понимании, в тот же момент, как это стало известно. Но Мира не позволила. Мы никогда не боролись с ним, с его методами, потому что она выбрала другой путь.
— Какой?
— Наблюдать, коллекционировать его просчеты, исправлять и подчищать его ошибки, пытаться развернуть в правильном направлении его же противодействие.
— Нелегкая задача. Моя роль остается прежней?
— На ближайшее время — да.
— А потом?
— Потом видно будет. По всем расчетам, наше вмешательство сейчас должно быть минимальным. Ты действуешь в рамках общей канвы, но совершенно самостоятельно принимаешь все текущие решения. Постарайся и вовсе забыть о нашем существовании. О тебе с братом никто не должен знать. НИКТО…
— Я иногда задаюсь вопросом, почему так естественно воспринял Вводную? Почему согласился быть пешкой в чьей-то игре?
— Напоминаю. Ты — не пешка, а король.
— Но играю не я — играют мной, и я даже не знаю размер призового фонда моего игрока.
— Пока это — засекреченная для тебя информация. Ты либо продолжаешь воспринимать это, как должное, либо нет.
— И если нет, то…
— Мы пересчитаем ходы, и сообщим тебе момент мата.
— То есть, или я — живая фигура, или я — мертвая нефигура.
— Твоя смерть в данном раскладе — не обязательное условие. Мы, то есть, Мирослава, никогда не ставит людей в подобные рамки выбора — жизнь или смерть.
— Если какие-то Вещи выйдут из строя? Иллюзор, например…
— Старайтесь попеременно оставлять все Вещи, которые получили от нас, в бункере. Наши Родичи позаботятся об их надлежащем состоянии.
— Они имеют туда доступ?
— Да.
— Но если что-то пойдет не так, как мне с вами связаться?
— Никак. Ты реально просрал этот шанс.
У него в кармане что-то завибрировало. Он вытаскивает этот приборчик, и я понимаю, что это… сотовый. Что за бред? В двадцать шестом веке не может быть подобной связи. Сергей невозмутимо отвечает:
— Сева, что?… Да, мама себя неважно чувствует… Нет, ты ничем ей не поможешь… Хотя, если попросишь кого-то ОтРодить себя, я был бы тебе благодарен… Сам пошел…
Он возвращает телефон в карман и отвечает на мой немой вопрос:
— Всеволод любит мать до безумия. Мне иногда кажется, что именно в этом заключаются все наши проблемы. Добавь к этому то, что он на любом расстоянии чувствует ее состояние — и физическое, и эмоциональное… Вот так и живем… Он — там, а мы — здесь.
Я так понял, что «там» и «здесь» несут не только географическую смысловую нагрузку.
У меня, в принципе, больше вопросов нет. Слабость постепенно прошла — я уже почти в норме. Сергей вытаскивает свой Иллюзор, становится невидимым, и я воспринимаю это, как знак, что час времени уже истек.
Когда мы вошли в комнату, Мирослава лежала на полу без сознания.
Сергей не тратил время на отключение-включение своего Иллюзора — в следующее мгновение его жена тоже стала невидимой. Лишь дверь показала мне, что они покинули комнату. Вот так, и никаких «прости-прощай».
Я забыл о них в ту же секунду, как посмотрел на девочку.
Мирослава успела прикрыть ее простыней, но я сразу увидел, что ей удалось полностью восстановить
