Сентиментальное бешенство рок-н-ролла

экзистенциально-метафизический рюкзак? Может быть, песни типа «Алексеев» или 'Времена года' объясняются либо оригинальничаньем, либо мимолетным влиянием чокнутых интеллигентов? Вполне вероятно. Ведь когда-то советская пресса писала о «Битлз» примерно следующее: 'Простые ливерпульские ребята попали в лапы авантюриста-индуса, выдающего себя за гуру'. Василий Шумов, понятно, тоже мог попасть в лапы кого-нибудь, 'выдающего себя за…', но сие сомнительно, если учесть его жесткий и независимый характер. Однажды я спросил: 'Василий, расскажи, кто на тебя повлиял и кому ты чем-нибудь обязан?', на что он ответил приблизительно так: не знаю, не понимаю, музыку знаю плохо, да и не считаю нужным знать. Обычный выпендреж, полагаю. Вероятно, закрывшись в комнате, изучал Вагнера или даже Шостаковича. Знакомство с Альфредом Шнитке тоже подозрительно. Однако все это поклепы, скорей всего, и, возможно, он честный рокер, простой, как упомянутый рубль, который хотел бы набрать девять аналогичных дружков и называться по-другому.

Для популярности группы необходимо много слагаемых, некоторые непредсказуемы, другие вполне предсказуемы: к примеру, хорошая, запоминающая мелодия, легкая фонетическая ткань текста, достаточно понятный смысл, нормальное взаимопонимание партнеров, мастерство солиста — подвижного центра — и ударника — центра неподвижного. Это весьма традиционное мнение, диапазон коего меняется в зависимости от местного колорита. В Совдепии, где власти и население всегда ненавидели друг друга, резко политизированный рок имел большие шансы на успех, а в посткоммунистической России — ностальгически-белогвардейский.

Поскольку Василий Шумов постоянно экспериментирующий артист, его композиции нельзя однозначно назвать легкими или трудными, скучными или зажигательными. Но как у любой группы под четкой доминацией лидера — солиста — автора в одном лице, у «Центра» легко определимы инструментальный и вокальный стиль исполнения, композиционные приемы и тематический сектор. Это имеет свои минусы, однако бесспорно содействует «центральности» и узнаваемой направленности. Узнаваемость очень способствует крайне любопытная вокальная манера Василия Шумова: голос движется между пением и говорением, причем иногда трудно отличить, где кончается одно и начинается другое. Голос не теплеет и не холодеет ни от страстных, ни от нейтральных строк, не утверждается на припеве и, за редкими исключениями, не разрешает себе другой свободы кроме хриплых и слегка надтреснутых интонаций. Нормально для речетативной полифонии, нормально для введенного Шенбергом Sprechgesang, диковато для уха, воспитанного на классике. Подобная манера отлично сочетается с привычной. В песне 'Сейшен, сенсэйшен' (альбом 'Брюлик'), где вокал ведет лид-гитарист Валерий Виноградов, в его веселый звонкий тенор:

Сэйшен, сенсэйшен,
Сэйшен, сенсэйшен,
Сэйшен сенсэйшен в моей голове…

…неожиданно вступает хладнокровный баритон организатора и вдохновителя: 'А кто для тебя наш человек?' и далее 'А что ты думаешь про нас про всех?' Валерию, понятно, ничего не остается как выразить полный восторг.

Эта песня интересна еще и потому, что отражает ход другого эксперимента Василия Шумова. Ранее мы останавливались на 'статистических фиксациях осязаемой видимости'. Но песня 'Сэйшен, сенсэйшен' удивляет светлым тоном, наивной радостью, текстом без всякого подтекста:

На входе табличка: 'Работают люди',
Над нею чирикает воробей.
Как хорошо, что ты меня любишь,
Сэйшен сенсэйшен в моей голове.

Голос, поющий эту песню в бодром ритме акцентированной самбы, отличается жизнелюбием и эмоциональной теплотой. Мы с удовольствием слушаем простые строки, где скользит забавная ирония:

Зачем напрягаться, читая газету,
Где каждое слово — сплошной трафарет.
Как хорошо, что я к тебе еду,
Сэйшен, сенсэйшен в моей голове.

Такая близкая, вполне «чарующая» песня, песенка, ариэтта, увы, избегает сетей интерпретации несмотря на бешеную активность современных критических мозгов. Здесь, вероятно, даже психоаналитик опустит руки. С фрейдистской точки зрения 'чирикающий воробей' дает кое-какие шансы, но тема слишком сложна для разработки и доступна лишь психоорнитологу, если такой сыщется. Вообще включение этой песни в альбом «Брюлик» (Лос Анжелос, 1995 г.) вызывает вот какие вопросы: с должным ли вниманием продумывается композиция альбома, чем это отличается от последовательности исполнения в концерте и как название соотносится с тематикой песен? Никакого «Брюлика» в альбоме не встречается, следовательно, название надо понимать либо в тщеславном, либо в ироническом смысле, либо никак не понимать. Из десяти песен данного альбома две — понятны, просты и завлекательны. Вторая — 'Володя, потусторонний шофер'. Смешная, остросюжетная песня о том, как 'хороший потусторонний парень' подвозил героя 'на призрачном микроавтобусе до дома и в магазин'. И все шло прекрасно, пока ему не вздумалось задать наивному потустороннему жителю классический для новой эпохи вопрос: 'А где твои права и номера?'

Меня, наверно, он не понял,
Володя испарился навсегда.

Общеизвестно, что призраки ненавидят подобные вопросы, из чего следует минимум два вывода: потому-то призраки нынче столь редко встречаются; любой современный человек по своей любви к таким вопросам может легко установить меру своей призрачности. Но вернемся к проблеме композиции альбома. За 'Сэйшен, сенсэйшен' идет очень мудреная работа под названием «Растройственность». Василий Шумов не дает слушателю расслабиться. Только-только размечтались, как получаем такой вот сюрприз:

Я к тебе звонить пытался,
Но подзывали ефрейтора.
Синяк на ноге рассосался,
Три градуса по Фаренгейту,
Взлетаю прямо с дивана,
Диспетчера не спросив,
Беру курс на Анну.

На сей раз интерпретация невозможна из-за недостатка информации. Слишком личные переживания.