душой о том, что умирающим одиноко и страшно там, в том самом тоннеле. «Нет, — сказала Леся — а она знала, о чем говорит, — нет, каждого, слышите, каж-до-го, и праведного и грешного, встречают там и не дают пасть духом родные и знакомые. Никто не уходит в одиночестве — никого не слушайте», — успокаивала Леся. Я представляю себе, как мой папа шел робко и неуверенно, но ориентиром ему служил приветливый, пушистый рыжий хвост моей собаки. Чак и тут, на Земле, никогда и никого из нас не оставлял в беде. Что уж говорить о другом мире. И он привел моего папу к недавно ушедшему в безвременье брату. Они были хоть и погодки, но похожи как близнецы — не различить. И друзья были не разлей вода. В детстве их звали Бузя и Вузя. Бузя — это мой папа, Вузя — это мой Вова, папин брат. Два брата, да. Теперь они вместе.
Ушли Сливинские, Татьяна и Юрий, красивые люди, люди великих дел и тяжких страданий. Мы с ними только познакомились и просто не успели стать верными друзьями. А должны были, потому что очень совпадали. Не хватило у них времени, у Тани и Юрия.
Не всем я успела сказать, как дороги они мне были, эти великодушные, праведные, пламенные, возвышенные люди. Да вообще, кто же говорит другому человеку так неестественно глупо, по-киношному, например, за чаем или на прогулке — слушай, а ведь ты мне так дорог, знаешь ли. Да? Папа бы меня просто засмеял. И Наташа. И все другие… И даже Чак бы хмыкнул недоуменно и отошел бы в сторонку…
Конечно, они бы все смеялись, мол, чего это ты ударилась в несвойственную в нашей веселой компании патетику: дедушка, Полина, папа, Вова, Сливинские, Берта Иосифовна, Наташка, Чак… И Владка.
Первой в моей жизни огромной невозвратимой потерей была она, моя подруга. Я искала сейчас слова, эпитеты, чтобы объяснить, какая она была, моя подруга: надежная, добрая, умная, страстная… Справедливая, великодушная. Слова-слова, пустые… Да ладно. Слова — шелуха. Нет, она была просто настоящая. Настоящая подруга. Вот так будет правильно и справедливо.
В этой книжке я буду часто упоминать Вижницу, уникальный живописный городок у подножия Карпат, где кончаются рельсы, цивилизация и начинаются горы. Здесь, в Вижнице, в училище искусств она и училась, моя Владка. Сейчас там живет и преподает в том же училище наша общая подруга Светка, и именно там происходили самые важные события в нашей жизни. По крайней мере, там они начинались. Именно оттуда, из города Вижницы, брала свое начало самая трудная и самая последняя дорога в ее, Владкиной, жизни.
Ну все.
А то, как однажды сказал Габриадзе, боюсь пафоса — сболтнешь что-нибудь, а потом всю жизнь будет стыдно.
Будем считать эту главу посвящением всем, кто уже находится по ту сторону жизни. Всем. И — Владке.
Потому что эта книга именно о ней. И о том, как она уходила.
О Владке, которая научила меня смотреть и видеть.
Глава вторая
Куда плыла белая чурочка
Всю жизнь навстречу Владке шли, бежали, выскакивали, шествовали, неслись и являлись абсолютно неслучайные и всегда очень симпатичные люди. Встретившись с ней взглядом, они немедленно разворачивались, хватали Владку за руку и уже шли бок о бок, рассказывая ей что-то свое, для Владки всегда интересное. Мне кажется, если собрать всех ее друзей, всех, кто ее любил, всех, кто по ней скучал, то получился бы такой яркий карнавал, такой праздник, где всех этих совершенно разных людей — художников и почтальонов, учителей и музыкантов, пожарных и безработных, строителей и актеров, авантюристов и тайных агентов, доярок и буфетчиц, милиционеров и цирковых, колдунов и волшебников, молодых и старых, — всех их объединяло бы одно — Владкин к ним всем живой детский интерес, душевная к ним открытая симпатия и непритворное ими восхищение.
В детстве Павлинская была генератором всяких идей. Не то чтобы она была там какой-то заводилой, командиршей улицы — нет. Но, во-первых, все с нетерпением ждали, когда она выйдет из дома, все с готовностью радостно смеялись, как только она говорила «привет», и все сразу собирались вокруг нее толпой, потому что она играла в свои детские игры так талантливо и самозабвенно, что когда, например, пускала в весенний ручеек обычную чурочку и объявляла всем, что это белый теплоход и что плывет он в сказочную страну, где всегда весело, то все в это безоговорочно верили.
–?А там есть апельсины, газвода с сиропом и петушки на палочках? — спрашивали мы.
–?Нет, — отвечала Владка, сидящая на корточках и занятая своим теплоходом. — Зато там есть все, что, например, задумал. И если оно хорошее, — продолжала Владка спокойно, подталкивая чурочку в воде, — то оно исполняется. И еще там есть большие розовые, кислые и одновременно сладкие яблоки с тонкой-тонкой шкуркой.
Владка с детства очень любила грызть именно такие яблоки. Она любила их нюхать, любила ими дышать, любила ими любоваться, держать их в руках, и рисовать их тоже любила. До сих пор не знаю, что это за сорт и где они растут на самом деле. Может быть, действительно в той самой стране, куда она отправляла по ручейку свою чурочку-лайнер.
И глядя, как увлеченно она играет, все вокруг включались в ее игру и начинали клянчить у нее, выпрашивать, предлагать обменять на что-нибудь именно эту чурочку, чтобы самим поиграть вдоволь, чтобы похвастаться перед друзьями, но не понимали, что как только она, эта деревяшка, перекочует из Владкиных в чужие руки, она превратится из белого теплохода в обычную дощечку.
В детстве Павлинская была чистый Том Сойер — изобретательный, веселый, дружелюбный искатель приключений.
–?Павлииинская!!! Выхадиии!!! — кричали ей скучающие на улице дети. Кричали у калитки, дальше заходить боялись, у Павлинских была грозная собака, полное имя Аурел Федорович. А короткое — Усатый. Владка его так назвала именно потому, что Аурел Федорович, школьный учитель биологии, в честь которого была названа овчарка, был усатый. Овчарка — нет, овчарка усов не носила, нет. Павлинская не хотела объяснять, почему один усатый, другой нет, почему при абсолютной непохожести, к тому же один — собака, другой — учитель, имена у них были одинаковые. Назвала и назвала. Все. Владка нашла Усатого маленьким, слепым, умирающим щенком в какой-то канаве, Павлинские, добрые люди, щенка выходили, и теперь, как всякая подобранная животина, Аурел Федорович Усатый с лихвой отрабатывал своим милосердным хозяевам за такой благословенный поворот судьбы. И повсюду следовал за младшей своей хозяйкой Владкой. Судя по стае собак, которая обычно сопровождала Владку и Усатого повсюду, Аурел Федорович всем рассказал о своем чудесном спасении и о том, что девочка вообще тратит все карманные свои копеечки на гуманитарную поддержку любых встречных и поперечных собак и котов.
–?Сейчас выйдет Павлинская, — говорили друг другу дети, — и сразу всем будет интересно и весело.
И Павлинская выходила.
Владка, еще когда была совсем маленькая, любила рисовать. Причем рисовать не только кистью или карандашом. Дух захватывало, когда она пересказывала прочитанное или увиденное.
Когда она произносила, например, слово «олененок», мы сразу видели его тонкую гибкую шею, стройные высокие ножки, бархатные уши и пугливые мокрые глаза. Когда она, побывав с мамой в Москве, описывала нам увиденную в Третьяковке картину, то через много лет, когда многие из нас увидели ее — она оказалась очень близкой к той, которую описывала тогда девятилетняя Владка. А может быть, это уже мы рассматривали картину Владкиными глазами. Когда она обрисовывала словами Хотинскую крепость, куда ездила на экскурсию с классом старшей сестры, мы видели воочию древние разрушенные стены, ржавые неровные шарики картечи, шаткие прогнившие лестницы, заросший ров и деревянный древний дубовый мост, и то, как маленький робкий ручеек по капле просачивается сквозь камни, чтобы хоть немного
