мне свой трофей, сияя от гордости. Мгновение я смотрела на нее, ничего не понимая, и тут же покраснела от стыда так отчаянно, что даже небо показалось мне алым.
Голова соломенного чучела была сделана из толстого стебля, и обвязанный вокруг нее мой серый бант должен был обозначать меня. Маленькие ручки и ножки куклы были сделаны из соломинок, а гротескный живот — из нескольких колосьев пшеницы. Он был поистине огромен, чтобы никто не усомнился в плодородии Вайдекра. Она была, несомненно, беременна. Как была беременна и я.
Взглянув на мое лицо, дядя Джон испуганно выкрикнул мое имя и властным жестом забрал у меня куклу. Едва сознавая, что делаю, я протянула ему ее, протянула мимо моей мамы, которая сидела как каменная статуя, с остановившимися глазами.
— Джулия… — Она произнесла эго так, будто никогда прежде не произносила моего имени и теперь пытается выучить это незнакомое слово. — Джулия.
Дядя Джон выронил куклу и наступил ногой на ее бесстыдное чрево.
— Ступайте домой, — бросил он Ричарду и мне. — Сразу же.
Он ловко развернул коляску и умчал маму прочь, прежде чем я успела взглянуть на нее, на ее такое мертвенно-бледное лицо. Она была бледнее, чем ее серый шелковый зонтик, она сидела, бессильно изогнувшись в раскачивающейся коляске, сама как поломанная кукла. Дядя Джон мчался домой так, будто вез смертельно раненного человека, чтобы тот мог умереть в своей кровати.
Ледяными пальцами я сжала поводья, и Мисти последовала за ними. Ричард мгновенно спрыгнул со своей перекладины и забрался на лошадь. Он тут же догнал меня, и мы плечо к плечу поскакали домой.
На пути нам встретился Ральф.
— Что случилось? — тревожно спросил он меня. — Джулия! Что произошло в поле?
— Они знают, — проговорила я помертвевшими губами.
Ральф понял по моему лицу, что произошло что-то ужасное, и подал свою лошадь вперед.
— Мне поехать с вами? — предложил он.
— Нет, — сказала я и промчалась мимо.
Сказать по правде, я даже не видела его.
Оставшиеся в поле люди безмолвно смотрели нам вслед, и забытые серпы бессильно покачивались в их руках. Опять треснула земля между Лейси и Экром, и трещина пробежала через их жизни. Оглянувшись через плечо, я увидела Джимми Дарта, он стоял как статуя, и серп был так же поднят в руке, как тогда, когда он протягивал мне куклу.
Я не винила его, голодного мальчика из Бата, которого я спасла и привезла домой. Я не винила старую миссис Майлз, которую я спасла от жалкой смерти в приюте. Джимми Дарт играл в старинную игру и победил. Он даже не знал, что несет мне. И я верила, что миссис Майлз не хотела причинить мне зло, ее пальцы сами бессознательно сплели эту куклу и тем разоблачили меня. Она любила меня и не стала бы причинять страдания моей маме. В этом была замешана старая магия и колдовство, и это был не первый раз, когда они непреодолимым потоком хлынули на землю Вайдекра.
Мисти испуганно шарахнулась от дрозда, и я привычным движением успокоила ее. Но мои руки едва удерживали поводья, и я все время боялась, что выроню их.
Я знала, что дома мне придется распроститься с моим детством и любовью моей матери. Но я испытывала страх, какой-то суеверный ужас перед тем неизвестным, что, я чувствовала, грозит моему дому. Я вся дрожала от этого страха, и мне казалось, он неотступно преследует меня, как пара огромных черных собак. Когда я, прискакав и бросив поводья Джему, шла по садовой тропинке к дверям, мне на секунду показалось, что я вижу этих собак воочию, лежащих в нашем саду, как отдыхающие львы.
Дядя Джон ждал нас в гостиной, облокотившись на мраморную доску камина. Мама сидела на своем обычном месте. По привычке она держала в руках вышивку и серебряные ножницы, чтобы вырезать образец глади. В первую минуту мне показалось, что все в нашем доме как всегда.
Но тут я с ужасом увидела, что мамины ножницы не следуют образцу, а режут драгоценную материю. Она бесцельно вырезала маленькие аккуратные дырочки в дорогом батисте, сама не видя, что делает. Дядя Джон тоже ничего не замечал.
Мы с Ричардом вошли в комнату. Гробовая тишина, в которой только и слышно было щелканье ножниц, обрушилась на нас прямо с порога. Ричард замер на месте, а я сделала маленький шаг вперед, чтобы ухватиться за спинку стула. Ноги не держали меня, и мне хотелось кинуться к маме и упасть перед ней на колени, но меня останавливало это бессмысленное тихое «звяк, звяк, звяк».
Мама сидела, опустив голову, и, не отрывая глаз от изысканного ирландского батиста, со своей обычной аккуратностью вырезала в нем маленькие одинаковые точки, не понимая, что губит всю работу.
Я перевела взгляд на дядю Джона. В комнате раздавалось только лишь звяканье ножниц, да за окном слышалось надрывное воркование лесного голубя.
— Ты ожидаешь ребенка, Джулия? — спросил дядя Джон, и его голос звучал монотонно, как щелканье маминых ножниц. Лишь лицо его подергивалось да шевелился рот.
— Я не знаю, — слабо проговорила я.
— Ты ощущаешь тошноту? Твои месячные недомогания прекратились? Твоя грудь стала твердой?
Он сыпал вопросами, будто я была кухаркой, которую следует рассчитать за недостойное поведение. Я кивала, как заводная кукла.
— Мама, — тихо проговорила я, взывая о помощи.
Она не подняла головы, продолжая вырезать дырочки, подравнивая их края.
— Прошу прощения, — произнес дядя Джон с сумасшедшей вежливостью и направился ко мне.
Я в страхе отступила и продолжала отступать, пока не наткнулась на стену. И когда он положил руку на нижнюю часть моего живота и прижал ее, я задохнулась от ужаса.
— Мама! — вскрикнула я.
Но она не смотрела на меня и не видела, что он делает со мной. Дядя Джон медленно вернулся на место и, вынув из кармана шелковый белоснежный платок, методично вытер им руки, будто прикосновение к моему платью могло запачкать их.
— Полагаю, ты отец ребенка, Ричард? — Голос дяди Джона оставался таким же монотонным.
— Да, сэр, — ответил Ричард, и что-то в его голосе заставило меня повернуть голову и взглянуть на него.
Он не был бледным от ужаса, как все остальные. Его глаза сияли, и он выглядел очень довольным. Я не могла понять, что с ним происходит. Либо он неожиданно сошел с ума, либо черпал силы в этом беспредельном ужасе. Мама, не отрываясь, трудилась над своей вышивкой, я стояла там, где оставил меня дядя Джон, сам он согнулся над каминной доской, и только Ричард стоял, непринужденно выпрямившись в дверном проеме и с улыбкой глядя на всех нас.
— О мой бог, — с трудом проговорил дядя Джон.
Послышался странный звук подавленной рвоты, будто его тошнило.
— И мы с Джулией женаты! — гордо добавил Ричард. — Наше дитя, наследник Вайдекра, родится в законном браке. Мы тайно обвенчались уже месяц назад, и вам не удастся разрушить этот брак. Мы будем совместно править Вайдекром, как того и хотела моя мама!
Голова Джона дернулась, и его глаза так засверкали, что казались почти белыми.
— Не только твоя мама, — прошипел он сквозь зубы. — Бог мой! Вы — пара дураков! Вы даже не понимаете, что наделали. Она была не только твоей матерью. Она дала жизнь вам обоим. Ты соблазнил свою собственную сестру да еще и женился на ней, Ричард!
Никто не произнес после этого ни слова. Мы стояли замерев, словно в немой картине. Затем у меня вырвалось короткое рыдание, и я без сил опустилась на ближайший стул.
Улыбка Ричарда угасла.
— Вы лжете, — неуверенно выговорил он.
— Нет, не лгу. Беатрис зачала Джулию и уговорила Селию выдать ребенка за своего, когда они были во Франции. Гарри Лейси никогда не узнал, что этот ребенок не его, так как Джулия родилась во Франции во время его отсутствия. Он уехал оттуда раньше. В следующий раз, когда Беатрис забеременела, она вышла замуж за меня. И после твоего, Ричард, рождения я раскрыл правду и понял, что вы оба выродки
